"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

которого с особым и чрезвычайным уважением показывали всем впервые
прибывающим богомольцам, таинственно упоминая при сем о некиих великих
надеждах. (Это та самая могила, на которой отец Паисий застал утром сидящим
Алешу.) Кроме сего древле-почившего старца жива была таковая же память и о
преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе, старце
Варсонофии, - том самом, от которого отец Зосима и принял старчество, и
которого, при жизни его, все приходившие в монастырь богомольцы считали
прямо за юродивого. О сих обоих сохранилось в предании, что лежали они в
гробах своих как живые и погребены были совсем нетленными и что даже лики их
как бы просветлели в гробу. А некие так даже вспоминали настоятельно, что от
телес их осязалось явственно благоухание. Но несмотря даже и на столь
внушительные воспоминания сии, все же трудно было бы объяснить ту прямую
причину, по которой у гроба старца Зосимы могло произойти столь
легкомысленное, нелепое и злобное явление. Что до меня лично, то полагаю,
что тут одновременно сошлось и много другого, много разных причин заодно
повлиявших. Из таковых, например, была даже самая эта закоренелая вражда к
старчеству, как к зловредному новшеству, глубоко таившаяся в монастыре в
умах еще многих иноков. А потом, конечно, и главное, была зависть к святости
усопшего, столь сильно установившейся при жизни его, что и возражать как
будто было воспрещено. Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и
не столько чудесами, сколько любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый мир
его любящих, тем не менее, и даже тем более, сим же самым породил к себе и
завистников, а вслед затем и ожесточенных врагов, и явных, и тайных, и не
только между монастырскими, но даже и между светскими. Никому-то, например,
он не сделал вреда, но вот: "Зачем де его считают столь святым?" И один лишь
сей вопрос, повторяясь постепенно, породил наконец целую бездну самой
ненасытимой злобы. Вот почему и думаю я, что многие, заслышав тлетворный дух
от тела его, да еще в такой скорости, - ибо не прошло еще и дня со смерти
его, - были безмерно обрадованы; равно как из преданных старцу и доселе
чтивших его нашлись тотчас же таковые, что были сим событием чуть не
оскорблены и обижены лично. Постепенность же дела происходила следующим
образом.
Лишь только начало обнаруживаться тление, то уже по одному виду
входивших в келью усопшего иноков можно было заключить, зачем они приходят.
Войдет, постоит недолго и выходит подтвердить скорее весть другим, толпою
ожидающим извне. Иные из сих ожидавших скорбно покивали главами, но другие
даже и скрывать уже не хотели своей радости, явно сиявшей в озлобленных
взорах их. И никто-то их не укорял более, никто-то доброго гласа не подымал,
что было даже и чудно, ибо преданных усопшему старцу было в монастыре все же
большинство; но уж так видно сам господь допустил, чтобы на сей раз
меньшинство временно одержало верх. В скорости стали являться в келью такими
же соглядатаями и светские, более из образованных посетителей. Простого же
народу входило мало, хотя и столпилось много его у ворот скитских.
Несомненно то, что именно после трех часов прилив посетителей светских
весьма усилился, и именно вследствие соблазнительного известия. Те, кои бы
может и не прибыли в сей день вовсе, и не располагали прибыть, теперь
нарочно приехали, между ними некоторые значительного чина особы. Впрочем,
благочиние наружно еще не нарушалось, и отец Паисий твердо и раздельно, с
лицом строгим, продолжал читать Евангелие в голос, как бы не замечая
совершавшегося, хотя давно уже заметил нечто необычайное. Но вот и до него