"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

лучших, останешься доволен.
Маленький пан удивился и опасливо поглядел на Митю. Тотчас же однако
согласился, но с непременным условием, чтобы шел с ним и пан Врублевский.
- Телохранитель-то? Пусть и он, и его надо! Его даже непременно! -
воскликнул Митя. - Марш, панове!
- Куда это вы? - тревожно спросила Грушенька.
- В один миг вернемся, - ответил Митя. Какая-то смелость, какая-то
неожиданная бодрость засверкала в лице его; совсем не с тем лицом вошел он
час назад в эту комнату. Он провел панов в комнатку направо, не в ту, в
большую, в которой собирался хор девок и накрывался стол, а в спальную, в
которой помещались сундуки, укладки и две большие кровати с ситцевыми
подушками горой на каждой. Тут на маленьком тесовом столике в самом углу
горела свечка. Пан и Митя расположились у этого столика друг против друга, а
огромный пан Врублевский сбоку их, заложив руки за спину. Паны смотрели
строго, но с видимым любопытством.
- Чем моген служиць пану? - пролепетал маленький пан.
- А вот чем, пане, я много говорить не буду: вот тебе деньги, - он
вытащил свои кредитки: - хочешь три тысячи, бери и уезжай куда знаешь.
Пан смотрел пытливо, во все глаза, так и впился взглядом в лицо Мити.
- Тржи тысенцы, пане? - Он переглянулся с Врублевским.
- Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери
три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати -
слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане,
навеки вот в эту самую дверь и выйдешь. У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе
вынесу. Сию же секунду тройку тебе заложат и - до видзенья, пане! А?
Митя уверенно ждал ответа. Он не сомневался. Нечто чрезвычайно
решительное мелькнуло в лице пана.
- А рубли, пане?
- Рубли-то, вот как, пане: пятьсот рублей сию минуту тебе на извозчика
и в задаток, а две тысячи пятьсот завтра в городе - честью клянусь, будут,
достану из-под земли! - крикнул Митя.
Поляки переглянулись опять. Лицо пана стало изменяться к худшему.
- Семьсот, семьсот, а не пятьсот, сейчас, сию минуту в руки! - надбавил
Митя, почувствовав нечто нехорошее. - Чего ты, пан? Не веришь? Не все же три
тысячи дать тебе сразу. Я дам, а ты и воротишься к ней завтра же... Да
теперь и нет у меня всех трех тысяч, у меня в городе дома лежат, - лепетал
Митя, труся и падая духом с каждым своим словом, - ей богу лежат,
спрятаны...
В один миг чувство необыкновенного собственного достоинства засияло в
лице маленького пана:
- Чи не потшебуешь еще чего? - спросил он иронически. - Пфе! А пфе!
(стыд, срам!) - И он плюнул. Плюнул и пан Врублевский.
- Это ты оттого плюешься, пане, - проговорил Митя как отчаянный, поняв,
что все кончилось, - оттого что от Грушеньки думаешь больше тяпнуть. Каплуны
вы оба, вот что!
- Естем до живого доткнентным! (Я оскорблен до последней степени) -
раскраснелся вдруг маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как
бы не желая больше ничего слушать, вышел из комнаты. За ним, раскачиваясь,
последовал и Врублевский, а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный. Он
боялся Грушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится. Так и