"Аркадий Драгомощенко. Эротизм за-бывания" - читать интересную книгу автора

оборачивается... к собственной гибели) - поскольку память не что иное,
как потенциальное будущее, берущее начало в длительности, повторении,
продлевании, логика чего, как известно, является логикой истории,
повествования, дня, континуальности, причинно-следственной связи,
знания, закона. Нормы.


В границах такой логики структура знака (или опосредования как
такового) недвусмысленно выражена прямой связью означающего и
означаемого, где означаемое есть память референта (гарантия
"реальности" означающего), некоего "обьекта", скорее, сущности этого
объекта, отражаемой или выявляемой интеллегибельным означаемым. Разрыв
либо только приблизительность такой связи угрожает, по общему мнению,
утратой референта, иными словами, хаосом, разрушением иерархического
единства картины мира, в которой, кстати, самоидентефикация "я" (как
____________________
2 Мотив, который изпользовал в одном из своих стихотворений английский
поэт Роберт Грейвз и который введен мной в заключающую "Ксении" пьесу
отчасти, как ответ Грейвзу.
3 Жажда памяти равна жажде крови - капля таковой дарует миг памяти
душе умершего.
отражения истинного Центра Мироздания) и, следовательно, общества
становится невозможной. Вне памяти, таким образом, не может произойти
становление ни "я", ни личности, ни самости, ни коллективного. Вне "я"
и вне "коллективного" становится невозможным повествовательный
дискурс, само повествование, совлекающее мир в доступное пониманию,
воспроизведению и повторению состояние - в содержание.


В этом горизонте память можно принять как бы перво-письмом (см. Платон
о письме, как об инструменте памяти), которому должно устойчиво
удерживать бытие в сознании в качестве следов, но, более всего,
истоков этих следов.


В самом деле, мы знаем, что память есть не что иное, как средство
закрепления, упорядочивания, совлечения воедино картины мира. И что в
какой-то мере позволяет провести аналогию между памятью и Эросом
Платона, также совлекающим мир в неукоснительном восхождении познания
самого восхождения, а затем самого познания. Отсюда - невзирая на то,
что для одних память есть нечто вроде хранилища, архива, резерва или
же (для других) мобильный сложный, ассоциативный процесс
сознательного-бессознательного, возникает мотив ее телеологичности,
поскольку она, как и "время истории" (которое память образует)
направлена туда, где возможно воскресение того, что до некой поры
пребывало только как след уже бывшего, как след, истоком которого было
то или иное со-бытие. Память телеологична, так как довлеет Абсолютной
Памяти или же "воплощению Всех Времен" - Апокaстасису, иными словами,
совпадению "прошлого-настоящего-будущего" в точке присутствия бытия, в
пунктуме нескончаемо длящегося "настоящего", в котором оно, вершась,