"Дафна Дю Морье. Козел отпущения" - читать интересную книгу автора

хриплым радио.
Хозяин, он же официант и бармен, сунул мне в руки неудобочитаемое меню,
и в тот же миг передо мной оказались стакан вина и тарелка супа, которых я
не заказывал. Потолок слился с полом, время потеряло значение, но вот мой
спутник наклонился ко мне через стол и поднял стакан со словами:
-- За вашу поездку к траппистам.
Иногда четвертый бокал может временно рассеять туман, который
образовался в голове после трех предыдущих, и, пока я ел и пил, лицо моего
визави снова стало четким, в нем не было больше ничего таинственного, ничего
пугающего, оно казалось ласковым и привычным, как собственное мое отражение,
оно улыбалось, когда я улыбался, хмурилось, когда я хмурился; голос его --
эхо моего голоса -- вызывал меня на разговор, подталкивал к признаниям. И
вот уже, сам не знаю как, я заговорил о своем одиночестве, о смерти, о
пустоте моего внутреннего мира, о том, как трудно мне выйти из своей
скорлупы, о неуверенности в себе, своей нерешительности, своих сомнениях,
своей апатии...
-- Мне кажется, -- услышал я собственный голос, -- там, в монастыре,
где монахи живут в безмолвии, у них должен быть на все это ответ, они должны
знать, как заполнить вакуум, ведь они погрузились во мрак, чтобы достичь
света, а я...
Я приостановился, стараясь точнее сформулировать свою мысль, ведь то,
что я хотел сказать ему, было жизненно важно для нас обоих.
-- Другими словами, -- продолжал я, -- в монастыре, возможно, и не
дадут мне ответа, но укажут, где его искать. Хотя у каждого из нас свои
проблемы, решение их тоже у каждого свое, как у каждого замка свой ключ, не
объемлет ли их ответ все вопросы -- точно так, как отмычка открывает все
замки?
Его дерзкие голубые глаза были совершенно трезвы, в них отражались та
насмешка над собой, тот скепсис, которые бывали в моих на следующее утро
после попойки. Мои признания явно забавляли его.
-- Нет, мой друг, -- сказал он. -- Если бы вы знали о религии столько
же, сколько я, вы бы убежали от нее, как от чумы. У меня есть сестра,
которая ни о чем другом не думает. Жизнь научила меня одному: единственное,
что движет людьми, это алчность. Мужчины, женщины, дети -- для всех алчность
первейший жизненный стимул. Хвалиться тут нечем, да что из того? Главное --
утолить эту алчность, дать людям то, чего они хотят. Беда в том, что они
никогда не бывают довольны.
Он вздохнул и налил себе еще вина.
-- Вы жалуетесь, что ваша жизнь пуста, -- сказал он. -- Мне она кажется
раем. Хозяин в собственной квартире, никаких семейных пут, никаких деловых
обязательств, весь Лондон к вашим услугам, если вздумается поразвлечься,
хотя лично мне он не показался веселым, когда я был выслан туда во время
воины, -- но, так или иначе, в большом городе ты всегда свободен. Он не
душит тебя, как веревка на шее.
Голос его изменился, стал жестким, глаза гневно сверкали -- впервые он
показал, что и у него есть проблемы, которым он не хотел смотреть в лицо; он
перегнулся ко мне через стол и сказал:
-- Вы -- самый счастливый человек на свете, и вы недовольны. Вы
говорили, что ваши родители умерли много лет назад, что нет никого, кто бы
предъявлял на вас права. Вы абсолютно свободны, вы можете один вставать по