"Дафна Дю Морье. Моя кузина Рейчел" - читать интересную книгу автора

виселицы, я увидел бы не тебя, а свою собственную тень.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда вечером накануне отъезда Эмброза в его последнее путешествие мы
сидели вдвоем и разговаривали, у меня не было ощущения близкой беды.
Предчувствия, что мы больше никогда не будем вместе. Осень подходила к
концу; врачи в третий раз велели ему провести зиму за границей, и я уже
привык к его отсутствию, привык в это время смотреть за имением. Когда он
уехал в первый раз, я еще был в Оксфорде и его отъезд не внес никаких
изменений в мою жизнь, однако на следующую зиму я окончательно вернулся и
все время был дома, как он того и хотел. Я не тосковал по стадной жизни в
Оксфорде - скорее, был даже рад, что расстался с ней.
Я никогда не стремился жить вне дома. За исключением лет, проведенных в
Харроу\footnote{Харроу (-скул) - одна из девяти старейших престижных
мужских привилегированных средних школ; находится в пригороде Лондона.}, а
затем в Оксфорде, я всегда жил здесь, с тех пор как меня привезли сюда
полуторагодовалым младенцем после смерти моих молодых, рано умерших
родителей. Эмброз проникся жалостью к своему осиротевшему двоюродному брату
и вырастил меня сам, как вырастил бы щенка, котенка или любое другое слабое,
одинокое существо, которому нужны защита и ласка.
Эмброз всегда хозяйничал не совсем обычно. Когда мне было три года, он
рассчитал мою няньку за то, что она отшлепала меня гребенкой для волос.
Этого случая я не помнил, но Эмброз потом рассказал мне о нем.
- Я чертовски рассердился, - сказал он мне, - увидев, как эта баба
своими огромными шершавыми ручищами колотит твою крошечную персону за
пустячный проступок, понять который у нее не хватило разумения.
Мне ни разу не пришлось пожалеть об этом. Не было и не могло быть
человека более справедливого, более честного, более любящего, более чуткого
и отзывчивого. Он обучил меня азбуке самым простым способом - пользуясь
начальными буквами бранных слов (чтобы набрать двадцать шесть таких слов,
потребовалась немалая изобретательность, но он справился с этой задачей),
предупредив меня, чтобы я не произносил их при людях. Неизменно учтивый и
обходительный, Эмброз робел при женщинах и не доверял им, говоря, что они
приносят в дом несчастье. Поэтому в слуги он нанимал только мужчин, и их
шатией управлял старый Сиком, дворецкий моего покойного дяди.
Эксцентричный, пожалуй, не без странностей - наши западные края
известны причудами своих обитателей, - Эмброз, несмотря на сугубо
индивидуальный подход к женщинам и к методам воспитания маленьких мальчиков,
не был чудаком. Соседи его любили и уважали, арендаторы души в нем не чаяли.
Пока его не скрутил ревматизм, он охотился зимой, летом удил рыбу с
небольшой лодки, которую держал на якоре в устье реки, навещал соседей,
когда чувствовал к тому расположение, по воскресеньям ходил в церковь (хотя
и строил мне уморительные гримасы с другого конца семейной скамьи, если
проповедь слишком затягивалась) и всячески старался заразить меня своей
страстью к разведению редких растений.
- Это такая же форма творения, как и все прочие, - обычно говорил он.
- Некоторые мужчины пекутся о продолжении рода. А я предпочитаю растить
жизнь из почвы. Это требует меньших усилий, а результат приносит гораздо
большее удовлетворение.
Такие заявления шокировали моего крестного Ника Кендалла, викария Паско