"Антон Дубинин. Катарское сокровище" - читать интересную книгу автора

Он и от коня-то с удовольствием избавился бы. Во-первых, не слишком
хороший был ездок: всю юную жизнь прожил в одном городе, никуда
странствовать не приходилось. А потом, после вступления в монастырь, привык
по-доминикански передвигаться пешком, с палкой в руке и фляжкой на поясе.
Так, по его мнению, и должен был покрывать расстояния настоящий проповедник:
только так хаживал даже через Пиренеи сам отец Доминик, один ли, с учениками
ли; так прошел от Парижа до Болоньи второй магистр, Иордан Саксонский; и
только так выходили в дорогу наставники всех доминиканцев - святые апостолы
Христовы. Но тогда, однако ж, еще инквизиции не было, резонно возражал
Гальярду епископ Тулузский, сам доминиканец. Тогда церковному суду не нужно
было стремительно перемещаться с места на место, порою даже от преследования
бежать... Авиньонет все помнят. Что было со святым Петром Веронским, который
только пешком ходил - тоже все помнят. Мученическая кончина - это хорошо для
самого мученика, но стремиться к ней вопреки общему благу - это уже прямая
гордыня и непослушание. Послушание же для монаха, будь он даже вне
подчинения епископу - первая добродетель, выше самого обета бедности. А
использовать - не значит обладать. Хотя сказано же, вздыхал в сердце своем
брат Гальярд - прямо-таки про его случай сказано: "Ненадежен конь для
спасения, не избавит великою силою своею... Но нет - душа наша уповает на
Господа: он - помощь наша и защита наша". Да и запрещено уставами Ордена
доминиканцу - странствовать на коне! Что бы сказал мастер Иордан Саксонский,
Царство ему небесное, услышь он о специальном разрешении приора на верховую
езду, выдаваемом исключительно тулузскому инквизитору... После Авиньонета
чего только не разрешишь.
Ну ладно, ну конь. Лучше бы ослик или мул, конечно - падать ниже. И
трясет хотя и чаще, да мельче, и спина не такая широкая, колени после езды
меньше болят. Но лошадь - все равно ладно, ничего, животное доброе, в
псалмах упомянутое. А вот повозка.... Надобности повозки, да еще расписанной
черно-белыми доминиканскими крестами, брат Гальярд упорно не понимал. И
считал наличие таковой повозки прямым нарушением обета бедности, что бы там
ни говорил брат Франсуа, данный ему самим Папой напарник в нынешнем
странствии. Также не радовал брата Гальярда и вооруженный эскорт - мыслимо
ли дело, будто королей везут, а не нищих священников! Однако вооруженный
эскорт происходил непосредственно от графа тулузского, Альфонса Пуатье,
который, скажем откровенно, никакой был не тулузец и даже не пуатевинец, а
самый настоящий франк, брат французского короля. Графом он стал только через
брак с тулузской графиней из Раймондинов и в южных делах понимал меньше
некуда: иначе ему бы хватило разума не посылать с инквизиторами охраны,
состоящей сплошь из франков - будто и так мало страха и ненависти от
церковного трибунала, чтобы его еще чужаками при оружии приправить...
Пятнадцать усмешливых рыл, призванных хранить важных попов от мученического
венца, вызывали неприязнь даже у самого брата Гальярда, чистокровного
окситанца; что уж говорить о бедных сабартесских крестьянах. И как им
прикажете после таких гостей объяснять, что "франки и попы" - это отнюдь не
одно и то же, что проповедь Церкви состоит вовсе не в том, как бы отдать
землю и свободу во франкские руки... Эх, эн Альфонс, отправить бы вас разок
в пастушьей одежке побродить со стадом по горам Сабартеса, послушать, что
люди говорят! Может, тогда и уразумели бы, что избрали вы, верный католик,
наихудший из возможных методов проповеди... Что весь долгий путь к
инквизитору, вызывающему покаяние и доверие, разбит, как горная тропа