"Анастасия Дубинина. Испытание водой (Часть 2) " - читать интересную книгу авторанего никакого внимания, только изредка кто-нибудь из увлеченно спорящих на
латыни скользил глазами по его внимательному лицу. Скользил равнодушно - и, как как казалось юному шампанцу, слегка презрительно. Еще бы - презрения достойны такие, как он! Латынь он кое-как знал, хотя много чего перезабыл за время жизни в Витри, а язык - он как оружие, если не тренируешься - быстро теряешь форму... А уж предметы их бесед, смутными обрывками достигавшие Аленова слуха, и вовсе были для него тайной за семью печатями. Иногда он просто не мог понять, обсуждают они своих знакомых - или же великих мудрецов и святых древности; всех они называли так по-свойски, словно были к ним вхожи. Позже Ален лучше узнал и сам перенял эту парижскую манеру, а пока он только дивился, кто же этот "Задница Алкуин, который дал по роже славному парню Вергилию", и чем "твой Иероним" хуже "нас с Эпикуром"... Однажды он почти весь мост прошел следом за парой собеседников, стараясь прислушаться к разговору и вычислить, является ли "Кривляка Марциан" неким их приятелем, любимым одним из спорщиков и осуждаемым другим, или же знаменитым автором "Сатирикона", отцом диалектики. Но эта попытка не окончилась ничем - один из школяров в конце концов обернулся к Алену, не успевшему сделать вид, что он тут ни при чем, и спросил в лоб, - не запальчиво, а как-то очень по-деловому: - Эй, ты что, в Сену хочешь? - Нет, - очень искренне ответствовал юноша, улыбаясь с максимальным дружелюбием и радуясь, что вот хоть какой-то, а завязался разговор, - но на этом разговор и оборвался. - Ну и топай отсюдова, пока не получил, - предложил ему собеседник, после чего оба школяра отвернулись и ушли, продолжая свой оживленный более глупо и одиноко в этом городе, чем обычно. "Довольно, приятель, - так сказал себе Ален из Труа на восьмой день пребывания в Иерусалиме мудрости, просыпаясь в своей комнате, на чистой постели. - Довольно тухнуть изнутри и всем вокруг, кто не тухнет, завидовать. Встань, умойся и ступай к мессиру Пьеру, и через месяц стань таким же, как они там, на Малом Мосту!" Комната у него была хорошая, с видом на улицу, кончавшуюся возле церкви; правда, любимым Аленовым храмом с первых же дней стал не Сен-Жюльен, а другой, небольшая совсем церквушка бенедиктинцев, Сен-Жермен-де-Пре, еще даже не готическая, вся в строительных лесах с фасада - но зато такая по-домашнему уютная, где можно молиться, как в замковой капелле... Но все равно - вид из окна открывался красивый и хороший, и запах нечистот второго этажа не достигал. Перед отъездом Жеан на графские деньги купил ему очень хорошее беличье одеяло, теплое и мягкое, какому позавидовал бы любой зажиточный купец. И кормили в доме у Ожье хорошо, и вообще все было отлично! А болезненно сосущее чувство одиночества, изгнания, отлучения (мессир Анри... ) преодолевается усердным постижением наук. Пьер-Бенуа стал для исстрадавшегося от одиночества семнадцатилетнего юнца, каким на деле являлся Ален, просто сущим отдохновением. Смоковницей в пустыне, бросающей прохладную тень, глотком воды в жаркий день. Не было в нем ничего от разухабистой деловитости Ожье, ни от суровой властности графа Тибо, ни от деревенской простоты Аленова прежнего учителя, капеллана Франсуа |
|
|