"Николай Иванович Дубов. Колесо Фортуны (Роман) " - читать интересную книгу автора

отпустили. Вот тогда и попала Таиска к молодому Ганыке. Он только что
женился и принялся протирать глазки жениному приданому. И ребятенок уже
появился, а они все в театры да рестораны, в рестораны да театры. Только
веселье было короткое - Старого барина в Ганышах хватил удар. И увезли
Таиску в Ганыши... Спервоначалу-то вот как дико показалось: будто в родном
олонецком погосте - глушь, лес да камень...
За каждой малостью - в губернский город, а то и в Киев.
Обвыкла, прижилась.
После смерти Старого барина хозяйка увезла сына в Петербург, в
гимназию. Хозяин остался - дом перестраивать. Получился он несуразно
огромный, путано построенный и чем-то похожий на самого хозяина. В нем
полно было каких-то приживалов, служащих, которые не служили, а только
жрали на дармовщину да крали. Все шло вкруговерть, без всякого толку и
разбору. И сам Ганыка, какой-то непутевый, заполошный, все время выдумывал
то одно, то другое, чтобы поддержать хозяйство, а толку было чуть,
никакого толку. И не то чтобы вертопрах был, а так, незадачливый.
Ну, Таиске и горя было мало. Хозяин ее к себе приблизил, сделал
экономкой, и теперь ее все величали Таисьей Лукьяновной... Жила в свое
удовольствие, полной хозяйкой. Уж что было пито-едено, пето-плясано. Эх,
молодо-зелено, дуром зерно мелено!.. Нет бы оглянуться на других и самой
про будущее, про черный день подумать.
На всю жизнь могла себя обеспечить, горюшка не знать.
Дура была: живу, мол, барыней, так неуж у самой себя воровать? Барыня
так больше и не приехала. Несколько раз летом приезжал сын - на каникулы.
Неказист был сынок и, видно, не жилец: бледный, большеротый, насупленный.
Ну, он ей был не помеха - колесом жизнь катилась. Одна только и досада
была - Старый барин. Сколько раз уговаривала хозяина снять страхолюдный
портрет и прибрать куда в чуланчик или хотя бы завесить. Только, видно,
барин и сам его боялся - трогать не велел...
Отзвенели колокольчиками веселые годочки. Война и та не шибко помешала
- война была далеко, а тут все утехи рядом.
А потом враз все оборвалось. Дождливой холодной ночью заявился вдруг
сынок. Подрос, а все такой же гадючий, смотрит исподлобья, весь в прыщах.
Что они там говорили - неизвестно, только на другой день лошадей запрягли
и на станцию - в Екатеринослав ехать.
Таиске наказ: прислугу рассчитать, добро беречь. При первой возможности
возвернутся... Только она их и видела...
Денег для расчета никаких не было, прислуга сама разбежалась,
прихватывая вместо жалованья что глянется. Пробовала Таиска придержать,
постращать - самое чуть не пристукнули. Осталась она во всех хоромах одна.
Но выдержала недолго. По ночам и глаз не могла сомкнуть: запрется в
боковушке, дверь сундуком заставит и трясьмя трясется. В доме, как в
пустой бочке, все гудит и гремит - двери хлопают, стекла звенят, под
тяжелыми шагами половицы стонут - то ли воры хозяйничают, то ли Старый
барин свое имущество сторожит...
Бросила Таиска выморочный дом и сбежала в Семигорье, поближе к обители.
Игумен ее знал и привечал, когда бывал в Ганышах. Барский дом ночь от ночи
оголялся. Дом был обречен, и когда в нем осталось только то, что без риска
для жизни утащить было нельзя, он занялся и выгорел дотла...
Вскорости и обитель закрыли, разбрелись иноки кто куда. Сорвалась с