"Евгений Пантелеевич Дубровин. Счастливка " - читать интересную книгу автора

уже смутно догадываясь, что это и есть надувные матрасы, о которых он мечтал
несколько лет.
- Не видите, что ли? Уберите руки.
- Это матрасы?
- Не хватайте руками.
А сзади уже толпился народ, протягивал чеки, дышал в ухо. Матрасов
оказалось всего десятка два, и Клементьеву, пока он соображал, пока собирал
по карманам мелочь, пока выбивал чек, достался чуть ли не последний.
На следующий день он зашел в тот же магазин опять за кедами, а там так
же шумит толпа, ссорится, машет чеками. Оказывается, "выбросили" импортные
спальные мешки. Очередь была большой, мешков - мало, и Клементьеву ни за что
бы не досталось, но, к счастью, нашелся отдаленно знакомый человек и
потихоньку пропустил Клементьева вперед себя.
Так Клементьев стал обладателем вещей, которые дали ему возможность
спать где хотелось. Обычно Клементьев выбирал на привале неподалеку от
машины или молодой ельничек, или дуб, или крутой берег речки, надувал
матрас, забирался в мешок и всю ночь дышал свежестью речки и леса. Мешок был
легкий, хлопчатобумажный, на ватине, не душил, не жарил тело, а свободно
пропускал воздух; матрас же едва уловимым запахом свежей резины отпугивал
насекомых, позволял спать даже на влажной почве, и Клементьев за время пути
полюбил эти две вещи, как своих надежных друзей.
Сегодня Клементьев решил спать на берегу моря. Он устроил жене, как
всегда, постель в машине, пожелал спокойной ночи Лапушке, который обычно
ночевал в палатке, зашнуровал полог (Лапушка боялся лягушек и змей), а сам
унес свои вещи к морю. Кроме матраса и спального мешка эти вещи были:
пятилитровая, оплетенная соломой бутыль с сухим вином "Изабелла", кусок сыра
"Швейцарский" в целлофановом пакете, свечи, купленные в Счастливке, и
старый-престарый, в толстом кожаном, пахнущем мышами переплете роман про
пиратов.
Клементьев выбрал место на самом краю миниатюрного полуметрового
обрыва - последнего приюта волн. Здесь было не опасно, даже если бы море
разыгралось... Однако волнение шло на убыль. Стеклянные валы становились все
меньше и меньше и все реже выбрасывались на берег, и все ближе к родному
морю умирали шипящие белые саламандры.
Клементьев разулся, аккуратно засунул в туфли носки, поставил туфли
подальше от обрыва, на случай, если шальная волна все-таки выскочит из-за
обрыва, лизнет берег, и стал босыми ногами разрывать ракушечник. Ракушечник
уже остыл. Сухая тонкая пыль взвивалась облачком, щекотала ноздри. Она
неожиданно пахла тиной, раздавленной ежевикой, студеной водой в летний
полдень, родниковым озерцом в тени березового леса - тихим, незаметным,
покрытым листьями кувшинок и лилий. Запах был такой явственный, такой
сильный, что Клементьев даже немного постоял, раздумывая и удивляясь, откуда
он мог взяться.
Он сделал себе хорошее ложе: широкое, слегка углубленное - так, чтобы
матрас особо не был заметен издали, чуть покатое к ногам, с небольшим
валиком в головах. Потом Клементьев надул матрас и положил его на ложе.
Матрас пришелся впору Клементьев пристроил на него спальный мешок и стал
раздеваться. Дул легкий ветерок. Но теперь уже не с моря, а с берега. Ветер
был тихий, чистый, разряженный.. Он бережно доносил даже слабые звуки: шорох
листьев из деревни, мычанье коров (где все-таки они пасутся?), смех девушек