"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

которой, щадя ее, говорили вполголоса, "приукрашая тысячью врак одну
сомнительную правду". Но так или иначе, эта дама света не сумела стать
львицей полусвета. Мало-помалу она распродала все свои драгоценности -
единственное, что увезла из мужнина дома. Кончилось тем, что она
капитулировала перед мужем и вернулась к нему для того, чтобы "пройти под
ярмом". Его условия были ужасны: домашнее заточение, полный отказ от
светской жизни, никаких выездов, даже в театр или на концерт, никаких
приемов и туалетов, общение только с самым узким кругом ближайших
родственниц по списку, установленную супругом, а сверх того моральная пытка
вечных упреков и постоянных напоминаний о "великодушии", проявленном к ней.
Активными соучастниками своей тирании ее муж сделал детей: по этой
части подросшие сыновья охотно соперничали с отцом. Сознаюсь с горьким
упреком к самому себе: тогда я не слишком живо отреагировал на рассказ
матери. Я был слишком увлечен общественной жизнью, а она приучает смотреть
на вещи глазами журналиста, то есть взглядом, скользящим по поверхности.
Побуждение увидеть Аннет у меня появилось тотчас, но в нем не было ни
остроты, ни настойчивости, и оно быстро угасло, столкнувшись с внешними
помехами. Мать уверила меня, что подобная встреча практически невозможна:
согласие мужа исключено, ведь я остаюсь для него одной из самых одиозных
фигур, заявиться к ней без его ведома немыслимо, она окружена соглядатаями,
а повидаться вне дома нельзя, поскольку она никуда не выходит, да и не могла
бы покинуть дом за неимением туалетов.
Только осенью 1917-го я решился во что бы то ни стало повидать ее.
Толчком к этому стала встреча со старой тетей Римсо, нянчившей когда-то и
меня, и Аннет, а теперь помогающей ей вести хозяйство. Рассказ старушки,
усохшей с возрастом, совсем крошечной, дополнил то, что я прежде слышал от
матери, мелкими деталями, сразу придавшими картине трагическую выпуклость.
Отныне наша встреча стала для меня долгом, делом чести. К тому же тетя
Римсо, заботясь об интересах Аннет, гарантировала мне, что все останется в
тайне от ее мужа.
Эта встреча состоялась.
Я знал, что вещи меняют облик в зависимости от того, подходишь ли ты к
месту встречи пешком или подъезжаешь на машине. Поэтому на Ольгинской улице
я отпустил свой "Пежо" и приказал шоферу Венецианову не ждать меня.
Денек был солнечный, погожий. Осень едва успела набросить свой
золотистый налет на гаснущие краски лета, придавая им оттенок печали. Всегда
кажется прекраснее, то, чего слегка коснется дуновение смерти, - вероятно, в
этом секрет очарования ранней осени.
С виду дом мало изменился. Время не выдвинуло ему соперников, он
по-прежнему в горделивом одиночестве озирал с высоты своей сторожевой башни
долины Куры и Арагвы и белеющую вдали шапку Казбека. И все же был заметен
легкий отпечаток ветшания, всегда присущий жилищам, за которыми недостаточно
заботливо ухаживает хозяйская рука.
В нижнем вестибюле не было швейцара. У трюмо, столько раз отражавшего
меня юношей, был отбит край, и блеск стекла потускнел. Дорожка на мраморной
лестнице, утратив свой ворс, являла взору грязно-коричневые нити утка и
основы. Мой палаш загремел было о мрамор ступеней, я тотчас ощутил всю
неуместность этих звуков и подобрал его. Ненужным казался и легкий звон моих
шпор, будто я вступал в усыпальницу. Случись мне встретить кого-нибудь
здесь, на этой лестнице, я бы наверняка заговорил в ним вполголоса. На