"Евгений Дубровский(Лесник). Лесной шум " - читать интересную книгу автора

Что за странное урчание слышится, висит, точно многоголосый томный
стон, над необозримой равниной разлива, чуть плещущего в блеске сияющего
полдня? Лягушки.
Сотни, тысячи лягушек, торопливо огребаясь лапками, так странно
похожими на руки, длинными вереницами со всех сторон спешат куда-то все по
одному, твердо взятому направлению, не ныряют кое-как, а плывут, плывут, не
квакая, а томно урча. И все стремятся к чему-то темному, живому, величиной с
большой боченок, что с плеском ворочается, значительно выдаваясь из мелкой
воды: там сходятся концы плывущих верениц, несомненно, это цель всех
четвероруких пловцов. Их тысячи сплелись, смешались, слились в плотный ком
и, перевертываясь, мечут икру.
А в блистающей лазури неба белая, как стадо курчавых облаков, трубя
летит станица лебедей. Куда, зачем?
Далеко...
Туда, где нет человека, где, окруженные необозримыми тайниками болот,
трепеща упругими белоснежными крыльями в сверкающих брызгах прозрачно-чистых
вод в розовых отблесках утренней зари, величественные птицы строго
попарно... сделают то же, что тут, плещась в луже, покорные общему закону
жизни, с такою отвратительною простотою исполняют тысячи гадов, связавшихся
в темный ком.


НА МАНЧУКИ


Манчук-на Урале чучело утки из деревянной болванки с натянутой на нее
шкуркой утки с крыльями и головой.
На некотором расстоянии нет возможности различить манчуки от живых
уток. Ставят их десятками на подманку целых стай.
Итак, мы выехали трое, везя каждый по большому мешку манчуков, ехали
разными способами долго и упорно,-ну, и приехали. Говорят: Филькина
пристань.
Песчаная коса выдалась далеко в безбрежное море мутной воды.
У косы, приткнувшись к песку, полулежат три челнока. Около них стоит и
улыбается необыкновенной величины человек. Это Филька? Нет, это Тимофей.
Пристани, в сущности, никакой тут нет, она, когда вода спадает, бывает
недалеко отсюда-километров за пятнадцать. Тимофея тоже, в сущности,
правильнее было бы назвать Мамонтом-такие клочья рыжебурой шерсти буйной
гривой покрывают его голову и обрамляют лицо. Почему он без шапки? Никогда
не носит. Ну, ну... Впрочем, великан улыбается очень приветливо. Здесь и
ставятся эти самые манчуки? Нет, в челноках надо еще проехать километров
тридцать, да это ничего: Тимофей довезет. Несомненно, беспокоиться нечего:
этот-то уже довезет.
И меня повезли. Ах, какое наслаждение после тряски и духоты вагона
очутиться в челноке среди водной равнины! Сесть негде, я поневоле лежу в
носу челнока на груде еловых лапок, остро пахнущих хвоей. На корме
великан-Тимофей. Он ни сидит, ни стоит, а, подогнув под себя ноги,
помещается на них и в таком коленопреклоненном, казалось бы, невыносимом
положении размахивает огромным веслом, перехватывая его из руки в руку.
Челнок, шипя, бежит как по струне, и пенистый след струится за кормой.