"Евгений Дубровский(Лесник). Лесной шум " - читать интересную книгу автора

Слышно, что птицы летят стадами, но их не видно: таким нестерпимым блеском
сверкает бледнолазурная вышина. Куда держит Тимофей путь, как находит
направление? Мне даже в бинокль ничего не видать: мелкие слегка пенистые
волны плещут везде, сливаясь вдали с краями неба. Тут три реки участвуют в
наводнении: Ляля, Сосьва, Тагил. А может быть, еще какие-нибудь? А мне не
все равно? Вези, куда хочешь!
То плывем мы по стоячей воде, то пересекаем бурно несущиеся потоки.
Иногда ветви затопленных кустов, точно когти, скребут дно лодки. Вдруг
выстрел, другой, крик, опять выстрел.
Оказывается, с переднего челнока подбили утку, задержавшуюся среди
верхушек кустов. После долгой погони с криком и многими выстрелами утку
ловим: красноголовая чернедь, крупная полуморская утка-рыбалка, почти
несъедобная, с замечательно злобным выражением ее красной "морды".
Счастливый охотник, подстреливший утку, утверждает, что она называется
факел. Пусть. Я не спорю, он так доволен своей добычей, а по мне хоть
фонарь: опять-таки не все ли равно?
Пробираемся сквозь затопленный лес, вода с шумом несется между
деревьями, челнок стукается о стволы. Совершенно дикий вид, каменный век
какой-то. Быть может, тут мы и останемся, сделаем себе гнезда на деревьях,
будем тут жить? Тимофей посмеивается. Нет, тут нам делать нечего, а до
деревни, действительно, извините, не доедем, на берегу ночевать придется. Да
где же берег? Будет. А не устал он, Тимофей? Нет, от чего же, разве это
работа? Сколько ему лет? Кто ж их считал. Лет шестьдесят, надо полагать.
Может быть, семьдесят? Нет, не должно, в семьдесят лет это уже старики, а он
как будто бы ничего. Седины у него нет, но почему оно так выходит-понять
нельзя. Вон его старшему сыну около сорока, а он весь седой. Водки Тимофей
не пьет, ему не нравится, табаком он брезгует и в доме у него никому курить
нельзя. Лошадь кулаком может он убить? Не пробовал, отчего же нет, надо
полагать, можно. И, смеясь, он открывает огромный рот, наполненный какими-то
желтыми камнями без единого черного пятнышка. З-з-за-ме-ча-тельно свежий
молодой человек! Вот нетронутая, непосредственная натура, только у него,
извините, большой порок есть: в карты он очень уж любит играть, в двадцать
одно.
Фамилию свою он подписать может, но читать, извините, не умеет. Уж как
старались его обучить, а все-таки не смогли, когда он служил в гвардии. Еще
что, в какой гвардии?! В обыкновенной, в Преображенском полку двенадцать лет
отслужил. Так и признали: к наукам, говорят, не способен. А во всем прочем
слова дурного ни от кого не слыхал, главное в том, что характер у него
смирный. Да, все двенадцать лет в казарме просидел, только на смотры да на
парады с полком выходил. Что ему запомнилось из Петербурга? А ничего. С
полком идешь, так тут ни на что не смотришь, наблюдаешь, чтобы равнение
правильно было, а в отпуск он не ходил: ни к чему. И как службу кончил, так
прямиком домой в Поспелково и с тех пор в городе ни разу не был: ни к чему
оно.
Огромное весло, размахиваясь, продолжает погружаться в воду, челнок все
шипит, и пенистый след струится за кормой. Я устаю лежать, а
дяденька-Мамонт, видимо, не испытывает ни малейшего утомления.
Птиц стало видно. Они летят то большими, то меньшими ватагами, и при
виде наших челноков каждая ватага кричит. Смеются, ругаются, обмениваются
впечатлениями?