"Савелий Дудаков. Этюды любви и ненависти (Очерки) " - читать интересную книгу автора

некоторые, когда случались те или иные "инциденты", даже злобствовали. В
1929 г. эта больная тема стала предметом полемики между Г.М. Барацем и
несколькими русскими писателями-эмигрантами, развернувшейся на страницах
парижского журнала "Рассвет". Ее итоги долгие годы спустя Барац суммировал в
брошюре "Толстой и евреи"89.
Толстой, по мнению Бараца, всегда видел разницу между "эллином и
иудеем" и не распространял на последних те высокие нравственные принципы,
которые проповедовал. В подтверждение этой мысли он сослался на отзыв
Толстого на книгу известного историка и публициста, позднее главы Еврейской
историко-археографической комиссии И.В. Таланта (1866-1939) "Черта еврейской
оседлости". Талант не раз бывал у Толстого в Ясной Поляне, посылая ему
книгу, он просил высказать свое отношение к этой самой "черте". В отзыве
Толстого, как считал Барац, не нашлось места осуждению средневекового гетто,
созданного во времена Екатерины II. Барац неправ: Толстой в данном случае
осудил средневековые законы не только по отношению к евреям. Вот его ответ
И.В. Таланту: 1910 г. Сентября 9. Кочеты Илья Владимирович, Я прочел вашу
брошюру и нахожу, что несправедливость и неразумение установления черты
оседлости выяснено в брошюре с полной убедительностью для людей, доступных
доводам здравого смысла.
Мое же отношение к тому распоряжению правительства, по которому людям
воспрещается пользоваться естественными правами всякого живого существа и
жить на поверхности земного шара там, где ему удобно или желательно, не
может быть иное, как отрицательное, так как я всегда считал и считаю
допущение всякого насилия человека над человеком источником всех бедствий,
переживаемых человечеством. Насилие же в ограничении места жительства не
могу не считать, кроме того, в высшей степени нелепым и не достигающим своей
цели, как вы показываете это в своей брошюре90.
Как видим, слово "еврей" в ответе Толстого отсутствует, и это не
случайно. Из записи в дневнике Маковицкого от 8 сентября 1910 г. следует,
что "вечером Л.Н. дал Александре Львовне прочесть вслух его ответ" еврею по
поводу присланной им книжки "Черта оседлости". Я в то время был в комнате
Льва Николаевича, кончая свою работу, но нарочно остался дослушать. Когда
прочли, Лев Николаевич обратился ко мне: "Неужели вы сторонник черты
оседлости?" - "Хотя не сторонник, но признаю право за людьми не впускать в
свою среду евреев"91.
Примечательно, что в "Яснополянских записках" Маковицкого, изданных в
1979 г., последние слова Душана Петровича отсутствуют, вероятно, по
цензурным (!) соображениям, зато подробнее сказано о причинах, побудивших
Толстого внятно ответить Таланту: "Л.Н. написал ответ о "черте" под
впечатлением брошюры Бирюкова о его ссылке в Бауск, где, между прочим,
описывает две еврейские семьи портных, живущих в одной квартире; одна семья
спит днем, другая - ночью. Эта брошюра тронула Л.Н. и всех других, читавших
ее"92. Кроме доктора, разумеется. А вот две записи из дневника Толстого,
соответственно 9 и 11 сентября: "...Душан милый уехал. Что за милый,
удивительный по добродетели человек. Учиться у него надо. Я не могу без
умиления о нем думать"; "Душан удивителен своей ненавистью к Евреям вместе с
признанием основ любви..." (вторую - весьма загадочную - часть фразы можно
толковать как угодно)93.
Публикация письма Толстого по поводу черты оседлости вызвала
ругательное письмо некоего казака, которое обсуждалось в кругу семьи и