"Савелий Дудаков. История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв " - читать интересную книгу автора

Как бы там ни было, антииудейский пафос "Толковой Палеи" стимулировал
консолидацию русской нации на основе христианства, победа которого над
"окаянными" доказывала преимущества не только новой веры над старой, но и
утверждала в новом "богоизбранном" народе преемственность символики и
пророчеств. Видимо, эти соображения вызвали "где-то в Литве"23 к жизни
"Архивский (или "Иудейский") хронограф", а следом за ним и небольшую
компиляцию, известную под названием "Словеса святых пророк" со "следами
западнорусского языка".
В основе одного из феноменов антииудейства христианской литературы
лежала подмена содержания древнееврейских понятий " " " " - "сын
человеческий" ("что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий,
что Ты посещаешь его?" - Пс. 8: 5) и " " - "помазанник" = "спаситель"
("погибнет - - помазанник" - Дан. 9: 26) на "новозаветные" с определениями
евангельского толка.
Поэтому, с одной стороны, Ветхий Завет давал многочисленные
"доказательства" истинности Нового Завета, ибо в "Пятикнижии" (), Пророках"
() и "Писаниях" () многочисленные употребления понятий "сын человеческий" и
"спаситель" позволяли христианским идеологам утверждать "изначальность"
евангельского образа: "июдh и иже так мняше кривh). Постыдитес и вы и бляди
и погибели своея. бохмиту вhрующе, моиси оубо ясна тр[ое]цю гл[агол]ие,
створи Б-г Адама по образу Б-[ж]ью... виж же яко тр[ои]ца преже бяшеть...
многа гл[аголе]хъ вамъ. и не могосте постигнута... слыши же оубо яко искони
бh о[те]ць и с[ы]нъ и д[у]хъ зижали тварь"24, а с другой - отказ "окаянных"
принять христианство трактовался как "смертный грех",наказанием за который и
стало "отверженье жидовьстh": "Словесемь г[осподн]имъ н[е]б[е]са оутвердиша.
и д[у]х[о]мъ оустъ его вся сила ихъ, вiжъ ты жидовине, как тi оуказываеть
б[о]ж[ес]тв[е]ный д[а]в[и]дъ... Мы же оубо яснее васъ проповhдаемь, яко въ
трехъ собствhхъ инъ едино Б[о]жьство..."25.
Сосуществование разносмысловых ожиданий "пришествия Спасителя" у иудеев
и христиан не могло не привести к противопоставлению иудейского "Машияха"
христианскому "Мессии". Апокалиптический образ "лжепророка", гибнущего
вместе со "зверем багряным", со временем превратился в образ Антихриста.
Дуалистичная идея "Христос - Антихрист", как вечное противостояние
Добра и Зла, так или иначе способствовала тому, что истинному (естественно,
христианскому) Спасителю был противопоставлен в раннехристианской учительной
литературе "лжепророк" - иудейский Машиях: "якоже и мы по Даниловоу речению
единого того же Сп[а]са, приходяща на?блацhхъ, а пьрвое пришьдъ яко роса на
роуно, и въсели ся въ дhвичю оутробоу. и роди ся и нарече имя емоу I[ису]съ
Сп[а]съ. вы же Жидовине то пьрвохотящемоу ся родити. како емоу имя наречете,
ономоу же не гл[агол]щю. азъ же рhхъ. а я вы повhдh). егоже вы чаете, Машика
имя емоу, гл[агол]емый антихрьстъ, и родити ся емоу?[т] жены блоудница и
нечисты, и тъ боудеть храмина сотоиh. и родити ся в Каяьрнаоумh. и того
чаемого ими Машиаака гл[агол]емаго антихрьста поставять его съ три
м[е]с[я]цh. и вънидеть въ нь сотона. и начнеть люди моучити. и избьеть многы
вероующая в с[вя]тоую троицю..."26. Подобная противопоставленность
христианского Спасителя - иудейскому "антихристу", впервые зафиксированная в
"Изборнике XIII в., определила, в конечном счете, противопоставленность
"бывшего" избранного Богом народа - "Из[раи]лъ же мене не позна" - истинно
верующим в Него ("а мы далече его боудоуче познали"). Поэтому логическим
выводом такого противопоставления не мог не стать обвинительный акт: "рекше