"Владимир Дудинцев. Белые одежды" - читать интересную книгу автора

Иванович любил философские беседы. Получилось так, что студент
заразил преподавателя этой самой мыслью о великой
самостоятельности нашего сознания, о сложной, непрямой
подвластности нашей личности формирующим воздействиям со
стороны бытия. Дядик Борик с улыбкой стал звать Федю не иначе,
как Учителем, устроил среди преподавателей дискуссию. И вдруг
его пригласили в так называемый шестьдесят второй дом и
оставили там. Студент Дежкин немедленно отнес в этот дом свое
заявление, разъясняя всю суть дела и справедливо беря
ответственность на себя. Он искал следователя, а попал к
какому-то начальнику - к полковнику Свешникову. Заявление
приняли, со сту дентом побеседовали и отпустили. И с тех пор
полковник стал здороваться с ним на улице, норовил упрочить
знакомство. Дядик Борик все-таки посидел у них месяца три.
Но откуда этот Михаил Порфирьевич, пусть он даже полковник
госбезопасности, откуда он узнал о том. что кандидат наук
Дежкин приехал "шерстить вейсманистов-морганистов"? Ведь всего
лишь четыре дня назад Федор Иванович сам еще не знал, для чего
его вызывает академик Рядно! Кто принес сюда известие? Все те
же "знающие люди"?
Четыре дня назад утром он пил свой холостяцкий чай в своей
холостяцкой московской комнате, полутемной от близости другого
дома, когда сосед по многокомнатной коммунальной квартире
позвал его к телефону.
- Сынок? - это был хриплый носовой тенор Кассиана
Дамиановича Рядно. За этот голос один недруг академика, тоже
академик, сказал о нем: "хрипун, удавленник, фагот". И это был
действительно тот носоглоточный деревянный голос, который
бывает слышен иногда в симфоническом оркестре.
- Сынок? - спросил академик. - Ты что делаешь? Чаек
пьешь? Значится, так: допивай спокойно чаек - и ко мне. Не
торопись, я там буду через час. Давай пей чаек...
Кассиан Дамианович появился в приемной точно через час.
Снял белый пыльник и, не глядя, ткнул куда-то в сторону от себя
- его сейчас же приняла секретарша и унесла вешать в шкаф.
Высокий, очень худой академик, колеблясь всем крепким телом,
как лось, прошел к себе в кабинет и по пути сделал Федору
Ивановивичу властным пальцем знак - иди за мной.
Весь кабинет был увешан и уставлен выращенными академиком
чудесами. В углах стояли снопы озимой пшеницы, которую народный
академик, как его называли газеты, переделал в яровую, и
яровой, получившей свойства озимой. В дальнем углу скромно
топорщился снопик с огромными колосьями ветвистой пшеницы, на
которую возлагал особые надежды Трофим Денисович Лысенко и
которая, как известно, не удалась. С этой пшеницей работал и
академик Рядне, и тоже безуспешно. На стенах кабинета висели
отформованные из папье-маше и раскрашенные желтые помидоры -
копии полученных кя одном кусте с красными путем прививки.
Висели большие фотографии в рамках: знаменитый кавказский граб,
на котором вырос лесной орех - лещина, и сосна из Прибалтики,