"Владимир Дудинцев. Не хлебом единым" - читать интересную книгу автора

"Жену-то одну бросил - стара стала. Теперь девчонку молодую заимел -
совсем рехнулся!" - "Ну и рехнулся! - подумал он. - Неужели надо кривить
душой и жить с женой, которую никогда не любил, и избегать встреч с той,
которую любишь? Не проще ли сделать вот так?" - Он оглянулся на жену, и
она улыбнулась ему из-под шапочки. "Тем более, что Шурка наша говорит:
"Леониду Ивановичу на роду написано две жены иметь. У него - две макушки".
Он засмеялся, вспомнив это, и опять оглянулся на жену. "Молода!" - с
радостью подумал он. Взгляды людей его не стесняли. Не чувствовал он
неловкости и от того, что ростом он ей был до плеча. Правда, Надя, если
шла рядом с ним, слегка сутулилась, чтобы казаться пониже, это у нее уже
стало входить в привычку...
Так они шли, то сходясь, то расходясь, занимая всю улицу, кивая и
раскланиваясь со знакомыми. Иногда попадались навстречу школьники с
сумками и портфелями. Те, кто постарше, отойдя в сторонку, тянули
наперебой: "Здравствуйте, Надежда Сергеевна!" - Надя преподавала в школе
географию. Пропустив Дроздовых и выждав еще с минуту, ребята бросались на
дорогу, на оранжевые корки, затоптанные в снег. С веселыми и удивленными
криками они хватали и прятали яркое, пахучее чудо - таких корок еще никто
не видывал в этом степном и недавно еще совсем глухом районе.
Дроздовы жили на соседнем, широком проспекте Сталина. Дома здесь были
тоже двухквартирные, но с более затейливыми, железными крышами и с большим
числом окон. В этих домах жил, как говорили в Музге, командный состав
комбината. Дом Дроздова не отличался ничем от своих соседей, кроме того,
что он весь был занят одним хозяином и обе его квартиры были соединены в
одну.
Пропустив жену вперед, Леонид Иванович вошел в сени, затопал, закашлял.
Домашняя работница - рослая деревенская девушка Шура - выглянула в дверь и
тут же распахнула ее.
- Батюшки, новая шуба! Здравствуйте, Леонид Иванович! Надежда
Сергеевна, с вас причитается за обнову! Чего это за мех, да какой мягкий!
- Этот мех заморский, - прищурив глаза, с важностью сказал Леонид
Иванович, помогая жене снимать манто. Надя, стоя перед ним, по привычке
слегка согнулась. - Мех заморский, норка называется.
Шура при этих словах с готовностью прыснула.
- Ладно смеяться. На-ка, повесь... в шифоньер.
Надя, выбирая из волос заколки и покачиваясь, пошла к себе в комнату. А
Леонид Иванович без пальто, в черном костюме - худенький, с торчащими,
желтоватыми ушами, напевая что-то непонятное и потирая руки, направился
через весь дом, по длинному коридору, на кухню.
- Мама! - раздался его резковатый, веселый голос. - Не видишь, мы
приехали!
- Вижу, вижу! - ответил ему из кухни мужской голос матери. - Что-то ты
вроде раньше сроку?
- Мать! - Леонид Иванович остановился в дверях и окинул чуть
насмешливым взором связки лука, развешанные на стенах, русскую печь, рядом
с ней газовую плитку, работающую от баллона со сжатым газом, и у порога -
полузакрытый тряпкой, низенький ушат со сметаной. - Мать, - он закрыл
глаза и, постояв так несколько мгновений, медленно открыл их, что было
признаком сдержанного раздражения. - Ты куда дела моего Глазкова?
- За сметаной посылала, к Слободчикову. Для Нади посвежей надо. А