"Александр Дюма. Олимпия Клевская (Собрание сочинений, Том 49) " - читать интересную книгу автора

господин де Мольер, напротив, славился угрюмостью и безбожием.
- Я не премину, сударь, удержать это в памяти и буду вспоминать об
этом, уверяю вас, во всех надлежащих случаях... Но покамест, сударь, не
изволили бы вы присесть? Наши святые отцы закончат трапезу никак не ранее
чем через четверть часа, и вам совершенно не обязательно ожидать их стоя,
разве не так?
- Так, совершенно так, сударь... ох, прошу прощения... брат мой. С
величайшей охотой воспользуюсь и вашим любезным разрешением и удовольствием
от продолжения беседы с вами, если, конечно, мои речи вас не утомили!
- Что вы, отнюдь! Напротив, поверьте, что все вами сказанное меня живо
заинтересовало. Мы остановились на вашем деде.
- Да, на деде, совершенно верно. Так вернемся же к моему деду, и вы
увидите, что я отнюдь не пускаюсь в пустые словоизлияния.
- О, я отношусь к вашим словам с полнейшим доверием!
- Так вот, я говорил, что Шевийе де Шанмеле, мой дед...
- Тот, что играл королей?
- Да, друг господина Расина.
- И господина Лафонтена?
- Истинно так, и господина Лафонтена. Так вот, я уже говорил, что
Шевийе де Шанмеле испытал в жизни множество невзгод. Сперва от потери жены,
ушедшей в мир иной в тысяча шестьсот девяноста восьмом году, потом от того,
что за ней последовал господин Расин, а это случилось в тысяча шестьсот
девяноста девятом. Я не говорю уже о господине Лафонтене, оставившем этот
мир раньше их, в тысяча шестьсот девяноста пятом, и притом как истинный
христианин.
- Насколько помню, ваш дед был соавтором господина Лафонтена и сочинил
вместе с ним четыре комедии: "Флорентиец", "Заколдованный кубок",
"Заблудившийся теленок" и "Взять врасплох", не так ли?
- О сударь, не устаю восхищаться вашими глубокими познаниями касательно
драматического искусства, весьма удивительными у послушника, но все же не
утаю: лично я убежден, что Лафонтен, человек добрейший, из простой
снисходительности и желания возвысить моего деда в глазах света позволял
тому утверждать, будто они писали вместе.
- А-а, понимаю!
- Вот-вот, мой дед позволил великому поэту войти на правах весьма
близкого человека в свое семейство, а тот одарил его родством со своими
творениями.
Баньер чуть заметно покраснел.
- Итак, вы упомянули, - слегка запинаясь, напомнил он, - что ваш дед
пережил немало невзгод: кончину господина Лафонтена, своей жены и господина
Расина.
- Прибавьте к тому, - подхватил Шанмеле, - и разочарование от малого
успеха, осмелюсь сказать прямо-таки провала некоторых пьес, притом
сочиненных им самим без всяких помощников, - таких пьес, как "Час пастуха",
"Улица Сен-Дени", "Парижанин"; подобные частые падения не могут не утомить
человека, особенно - когда падаешь с высоты пяти действий в стихах. Короче,
дед мой после тысяча семисотого года стал походить на короля Людовика
Четырнадцатого, сделался таким же мрачным, предпочитал молчание беседе,
сторонился людей и с утра до вечера пребывал в состоянии задумчивости. И вот
случилось так, брат мой, что дневных грез ему стало мало, и Шевийе де