"Александр Дюма. Завещание господина де Шевелена ("Тысяча и один призрак") (Собрание сочинений, Том 35) " - читать интересную книгу автора

так как младшим был я, то она и выпала на мою долю.
На моего товарища Эрнеста была возложена обязанность готовить утренний
портфель.
Воскресный портфель мы готовили по очереди.
Итак, однажды вечером, когда я между отправкой и возвращением портфеля
решил набросать несколько стихов "Христины", дверь моей комнаты
приотворилась, в нее просунулась изящная, завитая белокурая голова и слегка
насмешливый голос, звучавший чуть резковато, произнес два односложных слова:
- Ты здесь?
- Да, - ответил я с живостью, - входи!
Я узнал Корделье - Делану, как я, сына старого генерала Республики и,
как я, поэта. Почему на жизненном поприще, которое мы прошли вместе, он
преуспел меньше, чем я? Я ничего об этом не знаю; он, без сомнения, умен не
меньше, чем я, а стихи пишет неоспоримо лучше меня.
По прихоти случая все становится счастьем или несчастьем на этом свете,
и только в момент смерти мы узнаем, кто из нас - я или он - был счастлив или
несчастлив.
Визит Корделье - Делану обрадовал меня. Как и всех людей, к кому я
питал привязанность, я любил его тогда и люблю сегодня, даже еще больше;
уверен, что то же чувство испытывает и он ко мне.
Он пришел спросить, не хочу ли я пойти в Атеней послушать какой-то
ученый доклад на какую-то тему.
Докладчиком был г-н де Вильнав.
Я знал г-на де Вильнава только по имени, мне было известно, что ему
принадлежит высоко оцененный перевод Овидия, что когда-то он был секретарем
г-на де Мальзерба и учителем детей г-на маркиза де Шовелена.
В ту пору спектакли и развлечения были для меня редкостью. Все эти
двери театров и гостиных, распахнувшиеся позже перед автором "Генриха III" и
"Христины", были еще закрыты перед служащим, получающим полторы тысячи
ливров в год и ведающим вечерним портфелем г-на герцога Орлеанского. Поэтому
я согласился пойти, попросив, однако, Делану вместе со мной подождать
возвращения курьера.
А пока Делану прочел мне только что сочиненную им оду, приготовленную к
заседанию Атенея.
Курьер возвратился; я был свободен, и мы направились на улицу Валуа.
Сказать вам, в каком месте улицы Валуа Атеней проводил свои заседания, я
сейчас ни за что не смог бы; по-моему, это был единственный раз, когда я
туда пошел. Я всегда не очень-то любил эти собрания, где один говорит, а все
слушают. Надо, чтобы предмет, о котором идет речь, был очень интересным или
совсем неизвестным; надо, чтобы слог того, кто говорит о нем, был весьма
красноречив и весьма живописен, - тогда еще я смогу найти нечто
привлекательное в подобных выступлениях без борьбы мнений, когда
противоречить считается неприличным, а критиковать - неучтивым.
Я никогда не мог дослушать до конца ни одного оратора или проповедника.
В их речи всегда есть какой-то угол, который я задеваю, и моя мысль
вынуждена сделать остановку, в то время как оратор продолжает говорить.
После этого я, вполне естественно, рассматриваю предмет уже со своей точки
зрения и тихонько начинаю произносить свою речь или свою проповедь, в то
время как говорящий делает это громко. И в конце пути мы часто оказываемся в
ста льё друг от друга, хотя отправились из одной точки.