"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

просить его о помощи. Ему уже недолго осталось жить. Однако, хотя мир вокруг
старика рушился, голова у него работала превосходно.
- Передай своей госпоже, что уже не осталось ни покровителей, ни
защитников, - проговорил он поспешно. - Сам Папа осажден, собор Святого
Петра превратили в стойло для императорской конницы, а принц Бурбон убит.
Так что нет больше вождя, который остановил бы смертоубийство. Одна надежда,
что войска перегрызутся между собой и в этой суматохе нам удастся бежать,
спасая жизнь, пока они будут драться из-за нашего добра. Передай ей мой
совет - изображать набожность или перебраться в другой город, где лучше
оценят ее красоту и острый ум. Этот Рим... наш Рим... с ним покончено
навсегда. - Он оглянулся, бросив тревожный взгляд на обломки своей прежней
жизни. - Скажи ей, что она является мне в образе Марии Магдалины и я
заступлюсь за нее перед Господом, буду вымаливать прощение для нее и для
себя.
Хотя я шел как только мог быстро, обратная дорога заняла больше
времени, чем дорога к дому его преосвященства. Должно быть, виной тому мое
отчаяние. Ибо, лишившись защитника, отныне мы оставались с опасностью один
на один - на нас будут давить и давить до тех пор, пока не раздавят. Мир
вокруг рушился, но новый день уже розовел, и кое-кто снова принялся за
грабежи. Я проходил по улицам, видя, что пророчество кардинала начало
исполняться: две армии оспаривали друг у друга очередную добычу. Я двигался
быстро, ныряя по задворкам, покуда от напряжения у меня не онемели ноги.
Тогда мне пришлось остановиться и подождать, когда к ним снова вернется
чувствительность. Между домом кардинала и нашим орудовал многочисленный
отряд лютеран, явившихся вслед за испанцами, и ярость их лишь усиливалась
оттого, что красть было уже почти нечего. Я сделал крюк, чтобы не
столкнуться с ними, свернул к востоку, прошел в близости от типографии и
мастерской Маркантонио и увидел, что весь квартал занят врагом и подожжен, а
жители или взяты в заложники, или убиты. Когда я добрался до нашего
квартала, солнце уже стояло высоко над головой, и его жар подстегивал
кровожадных немцев. Вчерашние захватчики уже превратились в наших
защитников - всюду происходили стычки между испанскими солдатами и немцами,
слышалась перебранка. На этот раз я превозмог усталость и не делал
остановок, так что, добежав до нашей площади, я весь дрожал и от изнуряющей
пульсации в онемевших ногах, и от страха, возраставшего с каждым мигом.
Часовые возле нашего дома уже не стояли, а ворота во двор были распахнуты,
приглашая войти любого, у кого имеется при себе оружие.
В глубине двора визжали свиньи - их отогнали к стенам, а шайка мужчин,
среди которых я заметил нашего повара, все перемазанные в дерьме, подняли
каменные плиты и выкапывали сундуки. Все как одержимые рвались к сокровищам,
и никто не обратил внимания на калеку карлика, проскользнувшего в дом.
Кухня была пуста. Я обнаружил Джакомо и Дзаккано в столовой - оба
сидели на полу у стены, среди битого стекла и черепков. Когда я подошел
ближе, Джакомо поднял на меня глаза, но Дзаккано не шевельнулся. Голова у
него свесилась на грудь, а слева на груди на красном бархате его куртки
темнело отверстие, через которое отлетела его душа, но такое аккуратное, что
казалось совсем не глубоким и не вызывало мыслей о жестокости. Я встал
напротив Джакомо, так что наши глаза оказались на одном уровне, и спросил у
него, что тут произошло. Он поглядел на меня и раскрыл рот, но оттуда лишь
стала медленно вытекать струя крови. Адрианы и след простыл.