"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

пировали лесными ягодами и чистейшей ключевой водой, а затем пересчитали
свое богатство - двенадцать крупных жемчужин, пять изумрудов и шесть
рубинов; самые крупные из них моей госпоже пришлось смазать маслом для лица,
чтобы они прошли у нее по пищеводу. Боже мой, каково ей было заглатывать
свое будущее, когда в дверь молотили те фурии? Ей следовало по праву
гордиться такой драгоценной глоткой, о чем я ей и сказал, пока мы сидели во
мраке, скрючившись, и жались поближе друг к другу, стараясь унять
свойственные городским жителям страхи перед лесными звуками.
- Да, есть чем гордиться. Чтобы их проглотить, понадобилось куда больше
доблести, чем для твоих жалких изумрудов. Только не надо, - она жестом
остановила меня, прежде чем я успел раскрыть рот, - твоих этих шуточек вроде
того, что я прекрасно обучена подобным вещам.
И хотя смешного тут было мало, я так невыносимо устал и от бегства, и
от постоянной необходимости скрывать страх, что, залившись смехом, уже не
мог остановиться. Эта смешинка, внезапно попавшая мне в рот, блохой
перекинулась на нее - и вскоре мы уже оба безудержно и беспомощно хохотали,
как будто, посмеявшись над злой судьбой, можно было отыграться и заручиться
спасением.
Потом, когда смех прошел, мы лежали, прислонившись к деревьям, и
смотрели в темноту, опустошенные собственным цепким желанием жить.
Наконец она проговорила:
- Ну и что с нами будет теперь?
Что с нами будет теперь?
- Ну, вы некоторое время сможете разыгрывать пленительную монахиню, -
ответил я. - Впрочем, кто-то может усомниться в здравости вашего рассудка,
глядя, в каком буйстве вы обрили себе голову.
Хотя еще недавно мы безудержно хохотали, это был отнюдь не предмет для
шуток, и я догадался, что от моих слов она содрогнулась. В темноте ее лица
не было видно, хотя ужас, мелькнувший у нее в глазах, я разглядел, а
кровавая рана на лбу резко выделялась на фоне ее белой кожи. Я вздохнул.
- Или можно выждать, зализать раны, а когда вы исцелитесь, начнем все
сначала. Ведь не навек же Рим заняли враги, да и мужчины с хорошим вкусом,
которым нужно то, что предлагаете вы, никогда не переведутся.
- Нет, только не Рим, - ответила она, и теперь голос ее дрогнул не
только от страха, но и от гнева. - Я не вернусь туда. Никогда. Ни за что.
Поразмыслив, я согласился с ней: ведь большинство мужчин, особенно те,
кому есть что забывать, желают, чтобы их женщины были нежны, как весенние
ягнята. А к той поре, когда в Риме вновь настанет благополучие, мы оба
успеем состариться, и нам вряд ли удастся насладиться благами нового
расцвета. Значит, Рим отменяется.
Я пожал плечами и изобразил непринужденный тон:
- Тогда куда же?
Разумеется, мы оба знали ответ. Когда война вытирала свои липкие от
крови пальцы обо все подряд земли, для бегства оставалось одно-единственное
место - город богатства и надежности, где правили люди, обладавшие не только
деньгами, но и хорошими манерами и потому платившие за то, что солдаты
обычно отбирают с помощью штыка. Независимое государство, наделенное
чувством красоты и талантом к торговле, где изгнанники, которым достает ума
и воображения, сколачивают новые состояния. Есть даже люди, убежденные в
том, что это величайший город на свете, самый процветающий и самый мирный.