"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

усилилось из-за летней засухи и что, если вода опустится еще ниже, то к
городу начнут подходить баржи с пресной водой, и тогда пить смогут лишь те,
у кого водятся деньжата. Подумать только - чтобы в городе, построенном на
воде, люди умирали от жажды! По словам старика, это лето выдалось особенно
тяжелым, потому что из-за войны сюда хлынули беженцы, а вместе с ними пришла
и угроза чумы. Заразных чужеземцев, которые прибывают по морю, говорит он,
распознают сразу, потому что город отправляет особых чиновников на каждое
купеческое судно, чтобы высмотреть признаки лихорадки или фурункулов, а
когда их обнаруживают, то подозреваемых переправляют на один из дальних
островов на карантин. Потому-то в Венеции больше не свирепствует проказа -
разве что несколько полоумных бедняг доживают свой век в старой богадельне,
окруженной со всех сторон водой, глядя на разложение собственных бренных
тел. Но всех ведь не остановишь, а материк нынче грозит не меньшими
опасностями, чем море. Говоря об этом, старик пристально смотрит мне в
глаза, потому что подозревает, что мы прибыли сюда именно по суше. Сплетни
распространяются здесь быстрее вони. Женщины шутят и переругиваются между
собой через узкие каналы, словно голодные чайки, которых тут огромное
множество, а неожиданное появление карлика способно пробудить неуемное
любопытство даже в самых неразговорчивых горожанках, на меня таращились все
местные торговцы. В доме напротив, у окошка целыми днями сидит беззубая
старая карга и зыркает глазами во все стороны, поэтому, если нам с госпожой
нужно поговорить не о погоде, приходится сначала плотно закрывать окна,
потому как там, где слова свободно порхают над водой, тайн не существует.
Но, несмотря на все эти слухи, старик все равно болтает со мной -
скорее всего, потому, что ему одиноко, и старость согнула его пополам, так
что мой рот находится на уровне его уха, и он слышит меня лучше, чем
остальных. Он прожил в этом городском квартале восемьдесят один год и помнит
все - от большого пожара на верфи, вспыхнувшего от искры из-под лошадиного
копыта, до великой битвы при Аньяделло, состоявшейся почти двадцать лет
назад, когда Венецию победил союз итальянских городов, и правительству было
так стыдно за поражение, что оно судило собственных полководцев. По словам
старика, в те дни и на улицах, и на воде стояли стоны и причитания горожан.
Венеция, твердит он всем и каждому, была когда-то величайшим городом в
мире, но сейчас шлюхи едва ли не превосходят числом монахинь, и всюду царит
кощунство, поругание и грех. Я был бы рад поверить ему, ведь если город и
впрямь таков, каким он его описывает, мы быстро здесь разбогатеем, но мне
известно, что бессилие часто делает старых людей ворчунами, ибо с
приближением смерти им гораздо утешительнее думать, что они покидают ад и
отправляются в рай, а не наоборот.
И все же в те первые месяцы, когда моя госпожа не выходила из дома, а я
бегал с разными поручениями от канала к каналу, я бывал рад всласть
посплетничать со стариком, который заменил мне и историка, и первого
проводника по Венеции.

Впрочем, вначале был только сон - глубокая, бездонная пучина сна. Наши
тела давно нуждались в забытьи, какое возможно только в безопасности. Моя
госпожа лежала в комнате над каналом, на постели покойной матери, сама как
покойница. Я улегся на тюфяке перед ее дверью, своим телом преграждая путь
зловредной любопытной старухе. Теперь я иногда вспоминаю, как мы тогда
спали, - ничего похожего я не испытывал ни до того, ни после; сон был так