"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

себе внимание любого мужчины на улице. Но в больших городах полно женщин,
готовых задрать юбку, чтобы заработать себе на обед или ужин. Однако домами
и роскошными нарядами обладают те, кто умеет поработить влюбленного мужчину
и надолго удержать его своими чарами, а не только тем, что у них между ног.
А для этого таким женщинам нужно в первую очередь любить самих себя.
Я занялся едой - выложил рыбу на блюдо, поставил вино. Правда, из
приборов мне удалось обнаружить только тупой ножик и вилку с обломанными
зубьями, и их я бережно и церемонно положил ей на колени, вместе с чистой
сорочкой. А рядом, в складках занавесок, болтавшихся вокруг кровати, все еще
таились запахи последней болезни ее матери. Это утро принесло ей напоминание
не только об утрате былой красоты.
- Сегодня воскресенье, - заговорил я бодрым голосом. - Мы проспали трое
суток. Светит солнышко, а ломбардами здесь заправляют евреи, которые
отсчитывают звонкие монеты за красивые камушки. - Я подвинул тарелку поближе
к ней. - Рыба нежная, хотя не очень ароматная. Ешь не торопясь.
Она даже не двинулась и продолжала пристально смотреть в окно.
- Не нравится? Ну, тогда возьми десерт и медовый пирожок.
- Я не хочу есть, - ответила она, и ее голос, обычно такой мелодичный,
прозвучал вяло и безжизненно.
Как-то раз, в самом начале нашего знакомства, она рассказывала мне, что
на исповеди ей иногда очень трудно решить, в каких грехах каяться в первую
очередь. Хоть гордыня, наряду с прелюбодеянием, и составляли неотъемлемую
часть ее образа жизни, сама она считала величайшей слабостью именно
чревоугодие, ведь с детства она любила поесть всласть.
- Это оттого, что у тебя желудок съежился. Стоит тебе проглотить первый
кусочек, и голод придет.
Я взобрался на краешек кровати со своей тарелкой и принялся есть,
набивая рот рыбой, слизывая подливу с пальцев, но не сводя при этом глаз с
ее рук - шевельнутся ли? Некоторое время единственным звуком, раздававшимся
в комнате, было мое собственное чавканье. Еще немного съем - и снова
попытаюсь с ней заговорить.
- Почему ты мне ничего не сказал? - Теперь ее голос звучал резко.
Я проглотил кусок.
- Не сказал о чем?
Она цокнула языком.
- Сколько камешков у нас осталось?
- Четыре жемчужины, пять рубинов и еще один, большой, из твоего
ожерелья. - Я немного помолчал. - Более чем достаточно.
- Достаточно - для чего? Для того, чтобы произошло чудо?
- Фьямметта...
- Скажи мне, Бучино, почему ты почти не смотришь на меня?
- Я смотрю на тебя, - ответил я, задрав голову и уставившись прямо на
нее. - Это ты все время отворачиваешься.
Теперь она развернулась ко мне лицом: глаза - зеленые и холодные,
точь-в-точь как те два изумруда, что я только что заложил, чтобы купить еды.
- Ну? И что же ты видишь?
- Я вижу красивую, чертовски удачливую женщину, которой необходимо
поесть и хорошенько вымыться.
- Лгун! Гляди внимательней. Или может быть, тебе помочь?
Ее рука скользнула под нечистую простыню и извлекла зеркальце в оправе