"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

умру. - Она провела пальцами по краю рубца - ото лба до макушки. - Вот бы ее
разыскать! Я уверена - уж она-то знает, как это вылечить.
- Если она в Венеции, я ее отыщу.
- А сколько ты получил за изумруды? - Я сказал ей, и она спокойно
кивнула.
- Не думаю, что еврей меня надул.
Госпожа рассмеялась:
- А если так, тогда он - первый, кто тебя надул!
За окном с резкими криками пронеслась жирная чайка. Фьямметта выглянула
на улицу.
- А знаешь, на больших каналах дышится куда легче. Многие палаццо
окружены садами-с плюмерией, лавандой и беседками, увитыми диким жасмином.
Мою мать, когда та была в самом расцвете, не раз приглашали в такие дома. А
наутро она приходила домой и будила меня. Залезала ко мне в постель и
рассказывала про тамошних богатых гостей, про еду и про наряды. Иногда она
приносила мне цветок или несколько лепестков, которые прятала у себя в
платье. Впрочем, мне казалось, они пахли не только садами, но и мужчинами.
Мать все пыталась подобрать нужные слова, чтобы получше описать мне то, что
видела там. Однажды она так сказала: "Там сладко, как в Аркадии".
Фьямметта поглядела на меня, и я понял, что опасность миновала.
- "Сладко, как в Аркадии". Нам есть к чему стремиться - а, Бучино?


3

Внизу, в кухне, по-прежнему пусто, к еде никто не притрагивался. В этой
тесной комнатушке, чувствуя сытость в желудке, я задыхаюсь от собственного
смрада. Я ставлю сломанный стул к двери, чтобы ее не сразу можно было
открыть, затем вливаю в бадью с кипяченой водой несколько ковшей из ведра с
колодезной водой и стаскиваю с себя одежду, отвердевшую от пота. В Риме мы
обычно мылись привозным венецианским мылом - таким душистым и прямо-таки
сдобным на вид, что его даже съесть хотелось. Здесь же я нахожу только
твердый обмылок, и сколько я им ни намыливаюсь, оно едва пенится. Блохи,
может быть, и утонут, а вот пахнуть после такого мытья я вряд ли буду
приятней.
Долгая дорога и мне нанесла изрядный вред: круглые бока исчезли, а ноги
так исхудали, что на них даже кожа обвисла. Я изо всех сил мылю себе яички,
потом мгновенье держу их на ладони - мой уд съежился, как моченый слизняк.
Уже давно я не употреблял его с такой же пользой, что и мозги. На моей
безобразной наружности, конечно, много не заработать (ахи и охи праздной
толпы, глазеющей на карлика, который жонглирует огнем, а потом скачет,
словно обжегся, не в счет!), но я прожил со своим телом уже лет тридцать и
со временем даже полюбил его диковинное сложение - в конце концов, мне оно
перестало казаться таким уж диковинным. Горбуны, калеки, карлики, дети, у
которых рот слипся с носом, женщины без щелок для зачатия и рождения
младенцев, мужчины с яичками и с женскими грудями. Мир полнится россказнями
о том, что уродство - это дьяволова работа, хотя на деле безобразие
встречается гораздо чаще красоты, и в лучшие времена я не испытывал
недостатка в наслаждениях, когда искал их. Если верно, что мужчина - раб
своего уда, то женщины, как я не раз убеждался, - существа гораздо более