"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

время ходишь, уткнувшись взглядом в землю!
- Да, потому что я - карлик! - отвечаю я с неожиданным для себя самого
раздражением. - А хожу так, потому что боюсь замочить ноги.
- А! Опять ты про воду.
Я пожимаю плечами:
- Ты не любишь пузатых мужчин, а я не люблю воду.
- Да, но если кто-то явится ко мне с кошельком величиной со свое брюхо,
я сразу преодолею свою нелюбовь. Я не могу приказать воде уйти, Бучино.
Вода - это и есть Венеция.
- Понимаю.
- Может быть, тебе стоит попробовать смотреть на нее как-то иначе?
Я мотаю головой. Она дружески толкает меня плечом:
- Ну попробуй. Взгляни на нее. Вон туда - вперед.
Я гляжу. Уже поднялся ветерок, он морщит поверхность лагуны торопливыми
волнами, которые золотятся в лучах заходящего солнца. Будь я рыбаком и явись
мне сейчас человек, идущий по этим водам, я бы наверняка бросил свой невод и
пошел за ним. Пусть даже его церковь пала так низко, что продает отпущения
богачам и осуждает бедняков.
- Видишь, свет и ветер бегут по ней, так что поверхность вся мерцает? А
теперь мысленно представь себе город. Вспомни все эти богатые дома - с
инкрустациями из камня и фресками, или величественные мозаики Сан-Марко.
Каждая из них сложена из тысяч осколков цветного стекла, только вначале,
разумеется, этого не замечаешь, потому что издалека видишь картину в целом.
А теперь снова погляди на воду. Сощурь-ка глаза, вот так. Видишь? То же
самое. Поверхность воды состоит из миллионов сверкающих под солнцем
осколков. И не только море. Представь себе каналы - как в них отражаются
дома: неподвижно, безупречно - как в зеркале. Но стоит только налететь ветру
или проплыть лодке, как отражение в воде искажается и дрожит. Не знаю, когда
я впервые заметила это, наверное, еще ребенком - мне позволялось иногда
гулять с матерью или с Мерагозой, - но я до сих пор помню, как меня это
потрясло. Вдруг оказалось, что Венеция вовсе не прочная и целая, а вся
составлена из кусочков - из частиц стекла, воды и света.
Моя мать думала, у меня что-то с глазами: я все время косила на ходу. Я
пыталась ей объяснить, но она ничего не поняла. Она всегда смотрела только
на то, что впереди. У нее не было времени на всякие пустяки и бессмыслицы.
Много лет я думала, что, кроме меня, этого никто не видит. Как будто это -
моя тайна. А потом, когда мне исполнилось тринадцать лет и у меня начались
месячные, мать отправила меня в монастырь учиться правилам приличия и
оберегать мою драгоценную девственность, и я разом всего лишилась. Я больше
не видела ни солнечного света, ни воды. Всюду, куда я только ни смотрела,
были лишь камни да кирпич да высокие стены. Очень долгое время я чувствовала
себя погребенной заживо. - Она ненадолго замолкает. - Похожее чувство у меня
было, когда мы впервые приехали в Рим.
Я гляжу вдаль. Мы с ней всегда разговаривали о самых разных вещах - о
цене на жемчуг, о возвышении или унижении соперницы, о расценках на грех, о
суде Божием и о том, каким чудом двое нищих вроде нас вдруг очутились среди
званных на пир. Родись я рослым, как большинство, и будь при мне кошелек
величиною с мой уд, меня бы пленило не только ее тело, но и ум. Но, как она
мне часто напоминает, в некоторых вещах я больше похожу на женщину, чем на
мужчину.