"Эдвард Дансейни. Благословение Пана " - читать интересную книгу автора

что? Своим великолепием уходящий год толковал с Томми на языке, которого
тот не мог понять. Леса стояли золотисто-алые, что бы осень ни пыталась
этим изобразить; а еще была тайна в голосах сов, рассказывавших старинную
сказку; и был длинный белый свиток тумана, висевший в воздухе; но Томми не
понимал их. Лишь свирель могла объяснить ему всё.
Пришла зима и, тая в себе нечто странное, пыталась рассказать об этом
с помощью сверкающих звезд и что-то предсказать с помощью огненных закатов;
предчувствуя метели, гуси устремились к дальним морям, рисуя в вышине букву
"V". Потом наступил беспокойный вечер, когда нетерпеливое любопытство
пересилило в Томми робость и страх, когда закат не был величествен и
огромное солнце упало во тьму за черной горой, не прославленное ничем,
кроме собственного чудовищного великолепия. В вечерней тишине Томми
отправился на гору.
Он сидел на жесткой холодной траве и всматривался в ночь. Деревья
стояли черные и неподвижные, верхними ветками обратясь к небу и угрюмо
что-то предвещая. Вновь Томми поднес свирель к губам и подул в нее.
Полилась мелодия, внушенная ему неведомым колдовством, мелодия, которая
была старше всех деревьев, была самой первой, и она рассказывала сказку
спящей долине; казалось, ей так давно были ведомы сны, смущающие людей, что
она звучала почти как человеческая речь; но все же звуки, издаваемые
камышовой свирелью, больше напоминали волшебные голоса невиданных птиц, чем
людские голоса, и не походили ни на одну известную на земле мелодию. В
деревне услышали свирель. Почти сразу украшение гостиных показалось
хозяевам безвкусным, стены домов - слишком узкими, свет лампы - тусклым, о
надоевшей работе расхотелось даже думать; люди внимали зову Волда.
Несколько мгновений они стояли молча, поддавшись искушению; но потом многие
вернулись к своим делам, правда с неохотой, которую они почти не
осознавали, но которая тяжелым грузом легла им на сердце. Другие же не
отвергли искушение, наоборот, они бросились на гору и поднялись почти на то
место, где сидел Томми Даффин, чтобы притаиться в кустах терна и ежевики и
подождать, не заиграет ли он вновь. А Лайли пришла прямо на полянку, где
росли ломоносы, и, увидев там Томми, села с ним рядом. Томми заиграл опять,
и странная мелодия взволновала его слушательниц, восемь девушек, которые
убежали из ухоженной долины, и Лайли, которая убежала из дома на горе, от
старой дамы, взволнованной так, как она не волновалась уже много лет. Потом
в деревне одна за другой стали открываться двери; хлынул свет, послышался
шум, и Томми Даффин ушел. Он поднимался все выше на гору, как это делают
звери, когда прячутся от людей. Когда Томми оказался в лесу, то вновь
поднес свирель к губам и легко зашагал в темноте; он дул в свирель и,
повинуясь вдохновлявшим его силам, то ли бросал вызов людям, то ли
насмехался над их упорядоченной жизнью, хотя понятия не имел, что его
толкает на это. В деревне услыхали свирель, и женщины, слишком старые,
чтобы карабкаться на гору, открывали окна и смотрели в сторону леса, а
потом торопливо повыбрасывали все салфеточки и чехольчики, украшавшие
чайные приборы, неожиданно возмутившись их уродством. Томми же, сделав
большой крюк по лесу, вернулся домой с другой стороны.
Наутро, как несколькими неделями раньше, в деревне вновь заговорили о
свирели, разве что теперь люди как будто забыли обо всем остальном и
отринули сплетни вчерашнего дня, словно опавшие листья. К тому же эти
разговоры были больше, чем обыкновенные пересуды, ибо в них звучали догадки