"Маргерит Дюрас. Боль " - читать интересную книгу автора

они приподнимают мою голову, отрывают от стола. Я прижимаюсь к Д., я говорю:
"Это ужасно". - "Знаю", - говорит Д. - "Нет, вы не можете знать". - "Я
знаю, - говорит Д., - но сделайте над собой усилие, человек может все". Я
уже ничего не могу. Руки, обнимающие тебя, - это приносит облегчение. Иной
раз покажется, что тебе стало лучше. Миг передышки. Мы садимся есть.
Сразу же подступает тошнота. Хлеб - тот самый, что не съел он кусок
хлеба, который мог бы спасти его от смерти. Я хочу, чтобы Д. ушел. Моей
пытке опять требуется свободное место. Д. уходит. Пол скрипит у меня под
ногами. Я выключаю все лампы, возвращаюсь в свою комнату. Иду медленно,
чтобы выиграть время, чтобы не разбередить все эти ужасы в моей голове. Надо
быть осторожной, а то не засну. Когда я не сплю, на следующий день мне
гораздо хуже. Каждый вечер я засыпаю рядом с ним в черном рву, рядом с ним,
мертвым.

Апрель

Я иду в Центр д'Орсэ. Мне стоило больших усилий пристроить туда
Розыскную службу газеты "Либр", созданную мной в сентябре 1944 года. Мне
возражали, что это неофициальная организация. B.C.R.A. (Центральное бюро
разведки и действия) уже обосновалось там и не желало никому уступать место.
Сперва я проникла туда тайком, с фальшивыми документами и пропусками.
Мы смогли собрать и опубликовали в "Либр" многочисленные данные об эшелонах
с депортированными, об их пересылке в другие лагеря. Там было немало
сведений о конкретных людях. "Передайте семье такого-то, что их сын жив, я
только вчера расстался с ним".
Меня и моих четырех товарищей выставили за дверь. Аргумент: "Все
стремятся сюда, это невозможно. Сюда будут допущены только секретариаты
службы по делам военнопленных". Я возражаю, что нашу газету читает семьдесят
пять тысяч родственников депортированных и пленных. "Очень жаль, но правила
запрещают какой бы то ни было неофициальной организации находиться здесь". Я
отвечаю, что наша газета - особая, что только мы печатаем специальные
выпуски со списками фамилий. "Это недостаточное основание". Так говорит
старший офицер отдела репатриации министерства Френэ. У него ужасно занятой
вид, он сдержан и озабочен. Вежлив. Он говорит: "Сожалею". Я говорю: "Я буду
драться до конца". Направляюсь в сторону административных кабинетов. "Куда
вы?" - "Я постараюсь остаться". Пытаюсь втиснуться в очередь военнопленных,
занимающую весь коридор. Старший офицер говорит, указывая на них: "Как вам
угодно, но будьте осторожны, они еще не прошли дезинфекцию. В любом случае,
если вечером вы еще будете здесь, мне придется, как ни жаль, выставить вас".
Мы нашли маленький дощатый столик и пристроили его в уголке.
Расспрашиваем пленных. Многие сами подходят к нам. Собираем информацию,
сотни имен. Я работаю не поднимая головы и думаю лишь о том, чтобы правильно
записать фамилии. К нам подходит офицер весьма приметной
наружности -молодой, в ладно пригнанной рубашке цвета хаки, подчеркивающей
фигуру, - и спрашивает, кто мы. "Что это такое - Розыскная служба? У вас
есть пропуск?" Я показываю свой фальшивый пропуск, он сходит за настоящий.
Потом является женщина из отдела репатриации: "Что вам от них надо?" Я
объясняю, что мы собираем информацию. Она спрашивает: "И что вы с ней
делаете?" Это молодая женщина, платиновая блондинка, темно-синий костюм,
туфли в тон, тонкие чулки, красные ногти. Я отвечаю, что мы публикуем ее в