"Маргерит Дюрас. Модерато кантабиле" - читать интересную книгу автораотложила свое красное вязанье, бесцеремонно оглядела обоих, но они этого
опять не заметили. Только мальчику, который снова появился в дверях, удалось нарушить их оцепенение - он взял мать за руку и позвал: - Ну, пошли же, пора. На Морском бульваре уже зажгли фонари. Время было позднее, много позже обычного - на час, никак не меньше. Малыш в последний раз промурлыкал сонатину, потом утомился. Улицы были почти пустынны. Все уже давно ужинали. Когда они миновали первый мол и Морской бульвар привычно вытянулся перед их глазами во всю свою длину, Анна Дэбаред остановилась. - Я так устала, - пояснила она. - А я умираю от голода, - захныкал малыш. Потом увидел глаза этой женщины, своей матери, они блестели. И уже больше не жаловался. - Почему ты плачешь? - Знаешь, бывает, плачешь вот так, совсем без причины. - Я не хочу, чтобы ты плакала... - Все, любимый, я уже не плачу, все уже позади, надеюсь... Но он уже позабыл обо всем, побежал вперед, потом вернулся, забавляясь ночью, к которой совсем не привык. - Уже ночь, а до дома еще так далеко, - заметил он. VII На большом серебряном блюде, в приобретение которого внесли вклад целых три поколения, прибыл лосось, застывший в своем первозданном виде. Его внес мужчина, одетый в черное, в белых перчатках, с манерами королевского требовали не говорить в подобных обстоятельствах. В дальней, северной части парка магнолия источала аромат, что распространялся от дюны к дюне, пока не исчезал вовсе. Ветер тем вечером дул с юга. Один мужчина бродил по Морскому бульвару. И одна женщина знала об этом. Лосось переходил от одного к другому, следуя раз и навсегда установленному ритуалу, который ничто не могло поколебать, разве что тайный страх каждого, как бы этакое совершенство не оказалось вдруг запятнано чьей-нибудь слишком уж явной неловкостью. А за окнами, в парке, магнолии все раскрывали и раскрывали свои траурные цветы в ночной тьме зарождавшейся весны. С порывами ветра, то налетавшего, то затихавшего, ударявшегося о преграды города и уходившего прочь, аромат попеременно то настигал мужчину, то снова покидал его. Тем временем женщины на кухне уже доводили до совершенства следующее блюдо - лбы в поту, из кожи вон, дело чести, - они обдирали покойную утку, облекая ее в последний, апельсиновый саван. А все еще розовый, нежный, как мед, хоть уже и тронутый временем - пусть даже чуть-чуть, но все же, - лосось из вольных океанских вод по-прежнему продолжал свой неотвратимый путь к окончательному исчезновению, и по мере этого его торжественного шествия понемногу улетучивался страх хоть как-то нарушить этикет, установленный для подобных церемониалов. Какой-то мужчина, оказавшись напротив женщины, разглядывает незнакомку. Грудь ее полуобнажена. Она натянула платье второпях. Меж грудей увядает |
|
|