"Маргерит Дюрас. Модерато кантабиле" - читать интересную книгу автора

отложила свое красное вязанье, бесцеремонно оглядела обоих, но они этого
опять не заметили. Только мальчику, который снова появился в дверях, удалось
нарушить их оцепенение - он взял мать за руку и позвал:
- Ну, пошли же, пора.
На Морском бульваре уже зажгли фонари. Время было позднее, много позже
обычного - на час, никак не меньше. Малыш в последний раз промурлыкал
сонатину, потом утомился. Улицы были почти пустынны. Все уже давно ужинали.
Когда они миновали первый мол и Морской бульвар привычно вытянулся перед их
глазами во всю свою длину, Анна Дэбаред остановилась.
- Я так устала, - пояснила она.
- А я умираю от голода, - захныкал малыш. Потом увидел глаза этой
женщины, своей матери, они блестели. И уже больше не жаловался.
- Почему ты плачешь?
- Знаешь, бывает, плачешь вот так, совсем без причины.
- Я не хочу, чтобы ты плакала...
- Все, любимый, я уже не плачу, все уже позади, надеюсь...
Но он уже позабыл обо всем, побежал вперед, потом вернулся, забавляясь
ночью, к которой совсем не привык.
- Уже ночь, а до дома еще так далеко, - заметил он.

VII

На большом серебряном блюде, в приобретение которого внесли вклад целых
три поколения, прибыл лосось, застывший в своем первозданном виде. Его внес
мужчина, одетый в черное, в белых перчатках, с манерами королевского
отпрыска, и представил каждому в безмолвии начинавшегося ужина. Приличия
требовали не говорить в подобных обстоятельствах.
В дальней, северной части парка магнолия источала аромат, что
распространялся от дюны к дюне, пока не исчезал вовсе. Ветер тем вечером дул
с юга. Один мужчина бродил по Морскому бульвару. И одна женщина знала об
этом.
Лосось переходил от одного к другому, следуя раз и навсегда
установленному ритуалу, который ничто не могло поколебать, разве что тайный
страх каждого, как бы этакое совершенство не оказалось вдруг запятнано
чьей-нибудь слишком уж явной неловкостью. А за окнами, в парке, магнолии все
раскрывали и раскрывали свои траурные цветы в ночной тьме зарождавшейся
весны.
С порывами ветра, то налетавшего, то затихавшего, ударявшегося о
преграды города и уходившего прочь, аромат попеременно то настигал мужчину,
то снова покидал его.
Тем временем женщины на кухне уже доводили до совершенства следующее
блюдо - лбы в поту, из кожи вон, дело чести, - они обдирали покойную утку,
облекая ее в последний, апельсиновый саван. А все еще розовый, нежный, как
мед, хоть уже и тронутый временем - пусть даже чуть-чуть, но все же, -
лосось из вольных океанских вод по-прежнему продолжал свой неотвратимый путь
к окончательному исчезновению, и по мере этого его торжественного шествия
понемногу улетучивался страх хоть как-то нарушить этикет, установленный для
подобных церемониалов.
Какой-то мужчина, оказавшись напротив женщины, разглядывает незнакомку.
Грудь ее полуобнажена. Она натянула платье второпях. Меж грудей увядает