"Маргерит Дюрас. Модерато кантабиле" - читать интересную книгу автора

- Ах вот как...
Все рассмеялись. Где-то среди сидящих вокруг стола засмеялась и
женщина. Хор голосов становился все громче, и в нарастающем, наперебой,
соперничестве усилий, в постепенно пробуждавшейся изобретательности
зарождалась какая-никакая общность. Находились какие-то точки отсчета,
открывались расселины, в которых робко пускала ростки фамильярность. И
мало-помалу возникала общая беседа, вроде бы будоражащая страсти и в то же
время особенно не затрагивающая никого в отдельности. Все говорило, что
вечер явно удастся на славу. Женщины блистали, уверенные в своей
неотразимости. Мужчины увешивали их драгоценностями в полном соответствии с
успехами на деловом фронте. И все-таки в тот вечер среди них нашелся один,
кто усомнился в незыблемости своих жизненных устоев.
В парке, как и полагается, наглухо закрытом, мирным, безмятежным сном
спали птицы: погода не обещала неприятных сюрпризов. Как и малыш, убаюканный
теми же грезами. Лосось теперь переходит в еще более тонкую субстанцию.
Женщины пожирают его до самых костей. Их обнаженные плечи отливают блеском и
упругостью общества прочного, с твердыми устоями, уверенного в своих правах,
а сами они избраны судьбою, чтобы блюсти его приличия. Строгость воспитания
требует, чтобы излишества их умерялись главной заботой всей жизни - заботой
о существовании, достойном их ранга. Именно на этих основах и зиждется
самосознание, привитое им с детства. Они облизывают майонез, как и положено,
зеленый, не без выгоды для себя поближе знакомятся друг с другом. Мужчины
смотрят на них и напоминают себе: это ведь они составляют фундамент их
счастья.
Однако нашлась среди них в тот вечер одна дама, которая не разделяла
общих аппетитов. Она пришла пешком с другого конца города, того, что за
дамбами и пакгаузами, с противоположной стороны Морского бульвара, границ
той территории, что вот уже лет десять очерчивала разрешенное ей жизненное
пространство, там мужчина угощал ее вином, напоил допьяна, до безрассудства.
Она насытилась этим вином и, выпав из общепринятых правил, уже не хотела
есть, еда изнуряла ее, лишала сил. Там, за белыми занавесками, была ночь, и
в ночи - ведь у него впереди была еще уйма времени - одинокий мужчина
попеременно вглядывается то в море, то в парк. Потом снова в море и снова в
парк, потом разглядывает собственные руки. Он ничего не ест. Он не смог бы
проглотить и кусочка, он сыт по горло, - правда, тело его гложет голод, но
совсем другого свойства. Ладан магнолий доносится до него по прихоти ветра,
и застигает врасплох, и дразнит, и мучит не меньше, чем аромат
одного-единственного цветка. Окно на втором этаже только что погасло и уже
больше не зажглось. Должно быть, с этой стороны дома позакрывали все окна из
страха перед чрезмерным благоуханием цветов - ночью.
Анна Дэбаред пьет, все пьет и не может остановиться - в этом марочном
бургундском, "Поммар", ей чудится привкус незнакомых губ мужчины с улицы.
А мужчина тем временем покидает Морской бульвар, огибает парк,
оглядывает его со стороны дюн, что окаймляют его с севера, потом снова
возвращается, спускается с откоса вниз, к подножию дюн, до самого песчаного
пляжа. И снова растягивается там, на своем привычном месте. Потягивается, на
какое-то мгновение застывает лицом к морю, оборачивается назад и еще раз
окидывает взглядом белые шторы, закрывающие освещенные оконные проемы. Снова
поднимается на ноги, берет в руки гальку, целится в одно из этих окон, потом
опять поворачивается спиной к дому, бросает гальку в море, ложится, снова