"Маргерит Дюрас. Матрос с Гибралтара" - читать интересную книгу автора

пять дней не оказалось для меня потеряно без следа. Короче говоря, я
расплатился с долгами. За те пять дней я нагляделся на нее за все три года.

И обнаружил множество вещей. Понял, что дело тут не только в том, что
она была, скажем, женщиной или, к примеру, вечно веселой и жизнерадостной, и
даже не в том, что она плохо мне подходила, нет, я обнаружил еще одну штуку:
она была существом особой породы, породы оптимистов. Я вел с собой
нескончаемые дискуссии об этой породе: главная отличительная черта
оптимистов, их основная цель - довести вас до полного истощения. Как
правило, они обладают завидным здоровьем, никогда не унывают, наделены
изрядным запасом энергии. И просто обожают полакомиться человеком. Они любят
его, считают великим творением природы, он главный предмет их интересов.
Говорят, где-то, кажется, в Мексике, есть такие красные муравьи, которые
почти мгновенно обгладывают трупы до самых костей. У нее очаровательная
внешность, зубки совсем как у ребенка. Вот уже два года, как она, мой
муравьишка, стирает мне белье, занимается всякими досадными мелочами быта, и
делает все это самым прилежным и аккуратнейшим образом. От того же самого
муравья унаследовала она и свою хрупкую грацию - казалось, ее можно
раздавить двумя пальцами. Да, она и вправду всегда вела себя со мной как
примерный муравей. Который мог одним своим присутствием заставить вас навеки
отказаться от всякого оптимизма; от одной близости с которым любые земные
радости покажутся вам мрачней похорон, любые труды - гнуснейшим лицемерием и
ложью, любые ограничения - самым невыносимым гнетом; одного присутствия
которого подле вас достаточно, чтобы вы до последнего своего вздоха
отреклись от всех мирских утех и всех трудов праведных, какие только
возможны на этом свете. А ведь я жил вместе с ней вот уже целых ада года.

Короче говоря, это во Флоренции я впервые обнаружил, что она превзошла
все мои ожидания.

Неиссякаемым источником - как бы поточнее выразиться? - скажем, моей
новообретенной страсти к ней стала, конечно же, жара. Она говорила: "А вот я
люблю жару", - или, к примеру: "Мне все так интересно, что я просто забываю
о жаре". Я обнаружил, что все это неправда, ну, невозможно, чтобы
человеческое существо могло полюбить этакую жарищу, что это обычная ложь, к
которой она всегда прибегала, привычное для нее оптимистическое вранье, что
ничто в это мире никогда бы ее не интересовало, если бы она сама не решила,
что это должно ее интересовать, и если бы она не изгнала из своей жизни раз
и навсегда все те вольности, какие делают так опасно переменчивым наше
расположение духа. Что, усомнись она хоть раз, будто жара и вправду
доставляет ей удовольствие, рано или поздно она могла бы поставить под
сомнение и все остальное, скажем, к примеру, что ее надежды на мой счет не
так уж обоснованны, как ей бы того хотелось. Что она без всяких страданий
могла подвергать сомнению все существующее в этом мире, исключение
составляли лишь сомнения, которые она считала преступными. И хотя на первый
взгляд они кажутся такими мелкими, такими безобидными, все равно я, чемпион
по вранью, в конце концов обнаружил, что ее лживые выдумки в корне
отличаются от моих.

- Даже рыбы от нее дохнут, - заметил я ей насчет этой самой жары.