"Маргерит Дюрас. Матрос с Гибралтара" - читать интересную книгу автора

вновь покрывалась своей собственной тайной. Я больше не желал ей ни
малейшего зла. Короче, за эти полчаса я вырос и стал взрослым. И это были не
просто какие-то там красивые слова. А повзрослев, снова принялся глядеть на
ангела.

В профиль. Он по-прежнему был на картине. И все такой же безучастный ко
всему. Он глядел на женщину. И женщина тоже так и оставалась нарисованной на
прежнем месте и не смотрела ни на кого, кроме него. Когда прошло полчаса,
Жаклин, как и раньше, вполголоса проговорила:

- Нам еще надо посмотреть все остальное. А музеи здесь закрываются
рано.

Теперь-то я наконец уяснил, что говорила она мне все это только оттого,
что ей было неизвестно о моем давнем знакомстве с этим ангелом, а не знала
она этого единственно потому, что я так и не сказал ей об этом - и ни по
какой другой причине. И все же я так ничего ей и не сказал и не сдвинулся со
своей скамейки. Конечно, для этого мне потребовалось бы еще какое-то время.
Ангел по-прежнему сиял, озаренный солнечным светом. Трудно было сказать,
мужчина это или женщина, пожалуй, даже невозможно - он был понемножку и тем
и другим, все зависело от желания. А на спине у него и вправду росли
восхитительные, согревающие крылышки лжи. Мне хотелось разглядеть его
получше, хорошо бы, к примеру, если бы он хоть чуть-чуть повернул голову и
заглянул мне в лицо. По мере того как я смотрел и смотрел на него, все
глубже и глубже погружаясь в эту картину, это уже не казалось мне совсем уж
несбыточной мечтой. В какой-то момент даже померещилось, будто он дружески
подмигнул мне. Ясное дело, это было всего лишь преломление света, идущего от
газона, потому что больше это не повторилось. С тех пор как он здесь,
запертый в этой картине, он ни разу еще не посмотрел ни на одного из
туристов, поглощенных лишь тем, как бы поприлежней выполнить свою важную
миссию. Испокон веков и на все времена его внимание было приковано только к
одной этой женщине. Впрочем, не следовало полностью забывать и того факта,
что второй половины его лица просто-напросто не существовало. И, даже
поверни он голову, чтобы взглянуть на меня, лицо его оказалось бы тонким,
как пленка, и к тому же одноглазым. Он был произведением искусства. Красивым
или нет, на этот счет у меня не было своего мнения. Но прежде всего -
произведением искусства. И в некоторых случаях не следовало заглядываться на
них слишком подолгу. Интересно, за эти четыре сотни лет подмигнул он
кому-нибудь хоть разок? Я не мог ни унести его с собой, ни сжечь, ни обнять,
ни выколоть ему глаза, ни поцеловать, ни плюнуть в лицо, ни поговорить. Так
зачем же мне еще на него глядеть? Надо подняться с этой лавки и продолжать
жить дальше. Разве принесло мне хоть какой-то прок созерцание другого лица,
тоже в профиль, правда, тот залихватски вел свой грузовичок, при этом щедро
снабжая меня советами, как стать счастливым... Тот, о ком я грезил каждую
ночь и кто теперь так же прочно приклеен в Пизе к своей каменной кладке, как
этот к своей картине... Внезапно грудь мне, где-то в районе желудка,
пронзила острая боль. Я узнал ее. Мне уже дважды в жизни приходилось плакать
от этой боли, один раз в Париже, другой в Виши, из-за службы в Отделе актов
гражданского состояния. Это все ангел-хранитель, подумал я про себя, этот
шофер, этот предатель. Только плакать-то зачем? Боль все усиливалась: словно