"Фридрих Дюрренматт. Судья и палач [D]" - читать интересную книгу автора

строительную площадку. Земля была испещрена свежевырытыми могилами,
покрытыми досками. Влага мокрой травы проникала в ботинки, на которые
налипали комья глины. В середине этой площадки, между еще не заселенными
могилами, на дне которых дождь собирался грязными лужами, между временными
деревянными крестами и земляными холмиками, густо засыпанными быстро
гниющими цветами и венками, стояли вокруг могилы люди. Гроб еще не был
опущен, пастор читал библию, рядом с ним, держа над собой и пастором зонт,
стоял могильщик в смешном фракоподобном рабочем костюме, от холода
переступая с ноги на ногу. Берлах и Лутц остановились возле могилы. Старик
услышал плач. Плакала фрау Шенлер, бесформенная и толстая под этим
беспрерывным дождем, рядом с ней стоял Чанц, без зонтика, с поднятым
воротником плаща и болтающимся поясом, в твердой черной шляпе. Рядом с ним
девушка, бледная, без шляпы, со светлыми волосами, ниспадавшими мокрыми
прядями. "Анна", - невольно подумал Берлах. Чанц поклонился, Лутц кивнул,
комиссар не повел бровью. Он смотрел на остальных, стоявших вокруг могилы,
- сплошь полицейские, все в штатском, все в одинаковых плащах, в
одинаковых твердых черных шляпах, зонты, как сабли, в руках, -
фантастические стражи, возникшие из неизвестности, нереальные в своей
телесности. А позади них убывающими рядами выстроились городские
музыканты, собранные в спешке, в черно-красных униформах, отчаянно
старавшиеся укрыть свои медные инструменты под плащами. Так все они стояли
вокруг гроба, стоявшего здесь, этого ящика из дерева, без венка, без
цветов, и все же единственно сухого места, защищенного в этом беспрерывном
дожде, падающем с однообразным плеском, все сильней, все бесконечней.
Пастор давно уже кончил чтение. Никто не замечал этого. Только дождь был
здесь, только дождь был слышен. Пастор кашлянул. Раз.
Потом несколько раз. Завыли басы, тромбоны, валторны, корнеты, фаготы,
гордо и торжественно, желтые вспышки в потоках дождя; но потом сникли и
они, развеялись, исчезли. Все попрятались под зонтами, под плащами. Дождь
лил все сильней. Ноги вязли в грязи, вода ручьями лилась в открытую
могилу. Лутц поклонился и вышел вперед. Он посмотрел на мокрый гроб и еще
раз поклонился.
- Господа,- донесся его голос откуда-то из-за дождя, почти не слышный
сквозь водную пелену. - Господа, нашего товарища Шмида нет больше среди
нас.
Его прервало дикое, разнузданное пение:
- Черт бродит кругом, черт бродит кругом, перебьет он всех вас кнутом!
Два человека в черных фраках, качаясь, брели по кладбищу. Без зонтов и
пальто, они полностью были отданы во власть дождя. Одежда прилипла к их
телу. На голове у каждого был цилиндр, с которого вода стекала на лицо.
Они несли огромный зеленый лавровый венок, лента его волочилась по земле.
Это были два огромных грубых парня, мясники во фраках, совершенно пьяные,
все время готовые упасть, но поскольку они спотыкались вразнобой, то им
удавалось удерживаться за лавровый венок, качающийся между ними, как
корабль в бурю. Они затянули новую песню:
У мельничихи мать померла, а мельничиха жива, жива.
Мельничиха батрака перенесла, а мельничиха жива, жива.
Они наскочили на траурное сборище, врезались в него между фрау Шенлер и
Чанцем, не встретив никаких помех, ибо все словно окаменели, и вот они,
качаясь, побрели дальше по мокрой траве, поддерживая и обхватывая друг