"Фридрих Дюрренматт. Остановка в небольшом городке (1980)" - читать интересную книгу автора

часовой цепочкой поперек живота.
Де Шангнау осторожно спросил парикмахера, точившего бритву, что можно
расследовать в Конигене и зачем здесь нужны детективы.
Парикмахер возбужденно отвечал, что вчера в десять вечера взлетел на
воздух Большой Карапуз, от него остались только развалины да обугленные
балки, потому что после взрыва башня загорелась.
- То, что случилось с нашим дорогим Карапузом, с нашим старым добрым
Карапузом, - это большое, можно сказать, национальное бедствие. Не правда
ли, господин архитектор Кюнци? - обратился он отчасти с гордостью, отчасти с
прискорбием ко второму клиенту, но господин Кюнци не ответил на его вопрос,
вместо того он то и дело украдкой бросал через зеркало пристальные взгляды
на де Шангнау, почти угрожающие, как тому казалось.
В раннем выпуске известий по радио, перед утренней зарядкой (он каждый
день делает зарядку), уже было передано сообщение, разливался счастливый
парикмахер, радуясь, что нашел тему для разговора и уже не выпускает ее,
жаль только, диктор из Беромюнстера произнес сообщение таким же тоном, как
любую зарубежную новость, а ведь в данном случае было бы вполне уместно
сочувствие и скорбь, при такой общешвейцарской катастрофе, в конце концов,
это касается всего швейцарского народа, от федерального советника до
простого парикмахера, но чтоб растрогать подобного диктора, должна по
меньшей мере преставиться какая-нибудь королева или папа; к счастью,
парикмахеру не дали довести речь до конца. Очередной звонок дверного
колокольчика прервал его речи.
Новый клиент (осанистый мужчина с седыми усами, как де Шангнау увидел в
зеркале) сел на один из стульев среди газет, взял "Швайцер иллюстрирте" и
был почтительнейше приветствован кауфером как господин мясник Циль.
- Доброе утро, Кюнци, - засмеялся мясник, - ты пришел сбрить бороду? Да
и как же иначе, когда у тебя под носом башни взлетают в небо.
И поскольку архитектор промолчал, вероятно обиженный подобной
грубостью, мясник, все так же смеясь, добавил, что из-за вознесения Большого
Карапуза Кюнци, видно, говорить разучился.
- Как вы - играть на трубе, - поспешил на выручку парикмахер, приставив
бритву к левой щеке банкира (правую он уже обработал).
- Твоя правда, брадобрей, - сказал мясник, раскуривая сигару, - я вчера
как раз трубил в честь столетия нашей Труди Майер-Хюнляйн-Шер-Хофер, второй
муж которой, Хюнляйн, шестьдесят лет назад был у нас председателем городской
общины, ну а первый, Шер то есть, был аптекарем, а третий, пастор Майер, уже
сорок лет как умер, но я-то еще у него конфирмовался, вот я и трубил вчера
"Ближе к Тебе, Господь" изо всех сил, как пожелала наша юбилярша, и вдруг
перед самым моим носом Большой Карапуз взлетает на воздух, так что
залюбуешься. И не только перед моим носом, но и перед носом у нашей пожарной
дружины, которая частью тоже дудела, а частью участвовала в процессии,
потому как аптекарь когда-то был у них начальником. Лично для меня это был
возвышенный момент, скажу вам честно, все равно как удачная проповедь о
бренности всех Больших Карапузов. Во всяком случае, умей наши духовные отцы
так здорово читать проповеди, я б тоже ходил в церковь каждое воскресенье.
Но наша юбилярша, верно, натерпелась страху от этой серно-желтой молнии и от
грохота, прямо как во времена Содома и Гоморры. Она ведь у нас живет
неподалеку от Карапуза.
Парикмахер, уже обработавший левую щеку банкира, заметил, что госпожа