"Фридрих Дюрренматт. Смерть пифии (1985)" - читать интересную книгу автора

ведь я же знал, что Полиб мне не отец. Я пришел к Аполлону, чтобы выманить
его из его божественного укрытия, и выманил: его прорицание, грозно
обрушившееся на меня из твоих уст, было поистине ужасающим, какой, пожалуй,
и бывает всегда правда, и так же ужасно оно и исполнилось. Уходя тогда от
тебя, я рассуждал так: если Полиб и Меропа мне не родители, то, согласно
пророчеству, ими будут те, с кем оно сбудется. И когда в том месте, где
сходились пути, я убил вздорного честолюбивого старца, я понял - еще прежде,
чем убил, - что он мой отец, а кого же еще я мог убить, как не своего отца,
ведь кроме него я убил еще только одного, и это произошло позднее, какого-то
нестоящего офицера дворцовой охраны, я даже имени его не запомнил.
- Нет, ты еще кое-кого убил, - бросила реплику пифия.
- Кого же? - удивился Эдип.
- Сфинкс, - ответила Панихия.
Эдип помолчал немного, будто вспоминая, и улыбнулся.
- Сфинкс, - сказал Эдип, - была чудовищем с лицом и грудью женщины,
телом льва, змеей вместо хвоста и крыльями орла, она задавала всем дурацкую
загадку. Сфинкс кинулась с горы Фикион и разбилась насмерть, а я женился в
Фивах на Иокасте. Знаешь, Панихия, я должен тебе кое-что сказать, ты скоро
умрешь и потому можешь все узнать: больше всего на свете я ненавидел своих
родителей, ведь они хотели бросить меня на растерзание диким зверям. Я
только не знал, кто они, и вот пророчество Аполлона принесло мне избавление
от мук - встретив в тесном ущелье между Дельфами и Даулем Лая, я в неистовом
бешенстве, охватившем меня, скинул его с колесницы и, увидев, что он
запутался в поводьях, хлестнул коней, те понеслись, волоча моего родителя по
пыли, а когда замолкли его предсмертные хрипы, я увидал в придорожной канаве
его возницу, пронзенного ударом моего посоха. Как звали твоего господина? -
спросил я его. Он уставился на меня и молчал. Ну?! - прикрикнул я на него.
Он произнес его имя: я отправил на погибель царя Фив, а потом, когда я в
нетерпении спросил про фиванскую царицу, он вымолвил и ее имя. Он назвал мне
имена моих родителей. Свидетелей оставаться не могло. Я вытащил свой посох
из его раны и поразил его еще одним ударом. Возница испустил дух. И пока я
вытаскивал свой посох из его мертвого тела, я заметил, что на меня смотрит
Лай. Он все еще был жив. Я молча пронзил его. Я хотел стать царем Фив, и
боги желали того же, и с триумфом возлег я на свою мать, и еще и еще раз, со
злорадством зачал я в ее чреве четверых детей, потому что на то была воля
богов, тех богов, которых я ненавижу еще больше, чем моих родителей, и
каждый раз, когда я ложился на свою мать, я ненавидел ее пуще прежнего. Боги
приняли чудовищное решение, и оно должно было осуществиться, а когда Креонт
возвратился из Дельф с ответом Аполлона, что болезнь в Фивах утихнет, как
только будет найден убийца Лая, я наконец понял коварство богов, замысливших
столь чудовищную по жестокости судьбу, понял, кого они хотели затравить себе
на потеху - меня, того, кто выполнил их волю. И с тем же триумфом я сам
провел против себя расследование, уличившее меня в убийстве, с триумфом
нашел в покоях повесившуюся Иокасту и с триумфом выколол себе глаза - ведь
боги подарили мне величайшее из всех, какие только могут быть, мыслимых
прав: сверхвысшую свободу ненавидеть тех, кто производит нас на свет -
родителей, предков, произведших на свет моих родителей, а через них и богов,
породивших и предков, и родителей, и теперь я брожу по Греции слепым и нищим
вовсе не для того, чтобы славить всемогущество богов, а лишь для того, чтобы
подвергать их хуле и осмеянию.