"Фридрих Дюрренматт. Грек ищет гречанку (Комедия в прозе)" - читать интересную книгу автора

Хлоя Салоники вошла в закусочную как раз в ту минуту, когда он протирал
очки, запотевшие от пара, который подымался над стаканом.
По близорукости Архилохос увидел сначала только нечто расплывчатое,
овал лица и под ним где-то справа большое красное пятно - розу, как он
догадывался, но молчание, которое вдруг воцарилось в забегаловке, гробовая
тишина, не прерываемая ни звяканьем стаканов, ни человеческим дыханием, так
встревожила его, что он не смог сразу нацепить очки. Однако лишь только это
удалось ему, как он снова снял их и опять стал в волнении протирать стекла.
Произошло нечто невероятное. В этой дыре, в туманный и дождливый день
свершилось чудо! К обрюзгшему холостяку, к застенчивому растяпе, загнанному
судьбой в вонючую каморку под крышей и не пьющему ничего, кроме молока и
минеральной воды, к этому младшему помощнику бухгалтера, изнывающему от
своих принципов и страхов, разгуливающему в мокрых рваных носках, в измятой
рубахе, в куцем костюмчике и в стоптанных башмаках, - к этому человеку, у
которого в голове была сплошная каша, явилось волшебное создание, чудо
красоты и грации, настоящая маленькая принцесса; немудрено, что Жоржетта не
смела шелохнуться, а Огюст стыдливо спрятал за печку свои ноги велогонщика.
- Господин Архилохос? - раздался тихий, нерешительный голосок.
Архилохос поднялся и зацепил рукавом стакан, молоко пролилось на его
очки. Он с трудом надел их опять и, застыв на месте, глядел на Хлою Салоники
сквозь молочные струйки.
- Принесите мне еще молока, - проговорил он наконец.
- О, - рассмеялась Хлоя, - мне тоже.
Архилохос сел, не в силах оторвать глаз от красавицы и не смея
пригласить ее за свой столик. Ему было страшно, эта нереалистическая
ситуация подавляла его, и он не отваживался вспоминать о своем объявлении;
розу он смущенно вытащил из петлицы пиджака. Он ждал, что Хлоя вот-вот
разочарованно повернется к дверям и исчезнет навсегда. А может быть, он
думал, что все это ему только снится. Он был беззащитен перед красотой
девушки, перед чудом, которое было невозможно постичь и которое, по его
мнению, не могло продлиться более нескольких секунд. Он чувствовал себя
смешным уродом и вдруг с необычайной ясностью представил себе свое жилище,
беспросветность рабочего квартала, в котором он прозябал, и все унылое
однообразие работы младшего помбуха; но тут девушка присела к нему за столик
и взглянула на него своими огромными черными глазами.
- Ах, - сказала она счастливым голосом, - я и не знала, что ты такой
славный. И я рада, что мы, греки, нашли друг друга. Подвинься ближе, у тебя
на очках молоко. - Она сняла с него очки и вытерла их, очевидно, своим
шарфом, так показалось близорукому Архилохосу, а потом принялась дышать на
стекла.
- Мадемуазель Салоники, - с трудом выдавил из себя Архилохос. Казалось,
он произносит свой смертный приговор. - Я, может быть, уже и не совсем
настоящий грек. Моя семья эмигрировала во времена Карла Смелого.
- Грек всегда остается греком, - рассмеялась Хлоя. Потом она надела на
него очки, и Огюст принес молоко.
- Мадемуазель Салоники...
- Зови меня просто Хлоя, - сказала она, - и говори мне "ты", мы ведь
поженимся, я хочу выйти за тебя замуж, потому что ты грек. Мне хочется,
чтобы ты был счастлив.
Архилохос покраснел.