"Наталья Дурова. Просто воскресенье " - читать интересную книгу автора

тлевшую в её сознании.
Она всё поняла. Он рвался в жизнь, чтобы найти спутницу. Кто-то
обретает, а кто-то теряет.
Приехали, вымолвила она сквозь строгую полоску губ и безучастно
остановилась у дверцы, по привычке принимая деда.
Он вышел вслед за отцом. Расплатился с таксистом. Не мог сосредоточиться
на фразе, произнеся которую нарушишь неловкое молчание.
Располагайте собой, мы с дедушкой как-нибудь сами... И так вы в
кабале: старый да малый двое трудных мальчишек, да я нескладная. Зря
машину отпустили!
Всё же он не уехал, пока они, помогая друг другу, не подняли отца без
лифта на четвёртый этаж. Молча выпили чай, приняли таблетки, и он ушёл,
чувствуя неловкость и замешательство.
Вернувшись в пустую душную квартиру, он рухнул на тахту, злясь на себя,
на нерешённые проблемы, соразмеряя НТР, масс-медиа и нелепость своего быта.
Он был человеком, сознающим: бремя моё тяжело и легко есть.
Сон не клонил его заметавшуюся в надежде и отчаянии голову. Сжимая
ладонями седые виски, он всё думал, решал, ожидая рассвета.
Улица оживала, умывая асфальт медленно ползущими машинами. Искусственный
дождь поливочных агрегатов лакировал на минуты тротуары и мостовую, смывая
десятки, сотни чьих-то шагов, уверенных и бредущих, летящих и шаркающих,
смывая вчерашний день.
Неслись машины, троллейбусы, неумолимо сменялись цифры на телеграфе, а
он по-прежнему был в тяжких раздумьях ушедшего воскресенья.
До приезда машины часа полтора. Ещё можно с телеграфа набором автомата
известить о своей командировке. И он пошёл, стряхивая с себя неотступные
мысли. А они вдруг обретали неуловимую связь с улицей, обретая плоть в
контурах лиц, движений людей и машин.
Вот стайка резвящихся подростков с арсеналом модного набора фальшивого
счастья: гитара, магнитофон, ветровка и джинсы. Их гулкие, вызывающие
возгласы, смех гортанный и громкий, всё, что может обратить на себя
внимание, раздражали не только его. Поколение сытых в спокойном детстве
юнцов подтверждало мудрую политику школьной реформы. Поколение юнцов,
которых на несколько лет прозевали, упустив возможность передать ощущение
человеческих эмоций, сопереживания и участия в вечном процессе созидания,
ему казалось опасным. Он чувствовал и свою вину перед ними, перед сыном.
Надо, чтобы в детстве входило в сердце сознание своей причастности ко всему,
чтобы не притуплялось чувство долга и, естественно развиваясь, становилось
чертой характера, выявляя личность, подтверждая силу живого сердца,
одерживающего победу над ложными эмоциями компьютера.
Слушайте, молодцы, а потише вы не можете входить в рабочий день?
резко оборвал он их, видя мысленно перед собой сына.
Отцепись, старик. Не вешай на нас свою размышлюху! фатовато и
нагло парировал один из них.
Он хотел ответить и своей рукой направить их по течению жизни, а не по
миражам, покрывающим гибельные в юности пороги.
Внимание вдруг переключилось на другой звук: старческая походка, когда
асфальт ровный кажется палубой корабля, а солнечный безветренный день
вызывает сомнение, так как любое движение, вплоть до опоры на палку, неловко
и трудно от непонятного кача из стороны в сторону.