"Борис Дышленко. Что говорит профессор" - читать интересную книгу автора

считать?), да, что, казалось бы, такого в том, чтобы, защищаясь, дать
хулигану в челюсть? - ведь не убил бы он меня... Да, дать по морде
хулигану, которому доставляет удовольствие бить и унижать другого
человека... (Оговорюсь, правда, что это никому из нас не доставляло
удовольствия.) Но противопоставить хулигану силу, - дать ему понять, что
не все и не всегда сойдет ему безнаказанно - мог он по крайней мере хотеть
этого? Нет, я понимаю, он знал, что на самом деле мы никакие не хулиганы,
а совсем другое, но по ситуации... И я спрашиваю: должен же он был хотеть
набить нам морды? Так вот он не хотел. Может быть, я преувеличиваю, и он
просто не мог, а если бы мог, то все же предпринял бы какие-то меры к
защите. К защите, но не к наказанию, не к тому, чтобы ставить нас на
место. Так почему же? Если в свое время он входил в сборную по боксу, то
не мог же он быть таким гуманистом, для которого и человеческая челюсть
неприкосновенна. И на войне он был, как я знаю, вовсе не сестрой
милосердия. Так в чем же дело? В чем дело, я стал догадываться несколько
позже, но для этого пришлось прослушать еще не одну сотню метров магнитной
пленки.
А тогда, сделав свое дело, мы быстро, но не бегом дошли до ближайшего
перекрестка, где за углом уже ждала обогнавшая нас машина вместе с
сидевшим в ней режиссером, который перед тем наблюдал поставленную им
мизансцену. Физиономия у него была кислая, и он старался на нас не
смотреть. "А что ты думал, когда репетировал с нами?" Я был рад, когда
через два квартала он, холодно с нами попрощавшись, вылез из машины: этот
чистоплюй внушал мне отвращение.
Вечером, не дожидаясь записи, мы вместе с оператором прослушивали
монолог профессора. Не скажу, чтобы мы чувствовали себя как киношные
дебютанты, которым не терпится увидеть свою физиономию на экране, но нас
чисто профессионально интересовало, как профессор будет реагировать на
сегодняшнее нападение, что он будет об этом говорить, если вообще будет
говорить. Профессор говорил. Он говорил как обычно, задумываясь, по
нескольку раз выверяя вес той или иной фразы, иногда заполняя паузы
ритмичным стрекотом машинки, чтобы после этого разрабатывать следующий
абзац. Он говорил не о нас, но мы сразу поняли: это не было нашим
выигрышем - он просто продолжал начатую тему, а нам с нашим нападением
приходилось дожидаться своей очереди.
Потом мы долго молча сидели. В комнате было накурено и пахло вагоном.
- Профессор вызывал рассыльного из химчистки, - как-то отчужденно
сказал заводила. - Пусть кто-нибудь сходит. Надо зашить ему в подкладку
"аспирин". До сих пор у нас не было такого случая.
Но, говоря это, заводила думал о чем-то другом.
Да, нападение не дало нужных результатов. Точнее, это было нашим первым
ощутимым поражением в игре с профессором. Я не хочу сказать, что до сих
пор мы в этой игре хоть что-нибудь выиграли, но до сих пор мы и не делали
ни одного решительного хода. Теперь, сделав его, мы сразу же и
недвусмысленно проиграли - профессор не перестал говорить. Более того, он
даже не остановился на нашем нападении: нет, не не заметил его, но оно не
прервало последовательного развития его романа. До нападения еще не дошло,
хотя некоторые события, описываемые там, наоборот, опережали
действительные происшествия. Действительные, но случившиеся после того,
как он их описал. В том-то и вопрос. Здесь было нечто большее, чем утечка