"Борис Дышленко. Что говорит профессор" - читать интересную книгу автора

английская, как его романы и статьи, как его социология и психология, -
все это наше, свое, только мы не желаем этого иметь и упорно боремся с
этим, чтобы всегда восхищаться чужим.
А профессор продолжал свое турне. Он побывал в Скандинавии и на Дальнем
Востоке, и даже в странах Восточной Европы (как оказалось, он владел и
некоторыми славянскими языками) и раздавал направо и налево свои
остроумные интервью, но о нас он ни разу даже не вспомнил. Даже чтобы
посмеяться над нами. И хотя мы по своей профессиональной скромности
никогда особенно не стремились к славе - наоборот, всегда избегали
рекламы, - такое его пренебрежение, по совести говоря, нас обидело.
Впрочем, мы понимали, что были всего лишь частностью в жизни профессора,
пусть неприятной, досаждающей, но частностью, а может быть, он просто
считал ниже своего достоинства сводить счеты. Теперь профессор все больше
и больше отдалялся от нас, и его голос слышался уже издалека, как эхо,
отраженный во многих мнениях и толкованиях, но иногда бывает так, что
именно эхо в своем отдаленном и очищенном звучании сделает для вас
понятным то, что вы не успели расслышать, когда вам говорили в лицо. В
своей Нобелевской речи профессор говорил о языке. "В начале было Слово", -
сказал профессор, но я не буду пересказывать эту речь - она достаточно
широко известна. Скажу только, что в этой речи я совершенно по-новому
увидел весь опыт его общения с нами. Ведь мы действительно его понимали, а
он говорил, что язык освобождает человека, что добросовестное отношение к
языку, по сути дела, единственное, что может решить самые серьезные
проблемы, стоящие как перед отдельными людьми, так и перед всем
человечеством. И я подумал: "Почему же мы, зная профессора, любя его,
доверяя ему, продолжали нашу игру? - И сам себе ответил: - Потому, что
наша игра - это все тот же жаргон. Это замкнутый самодовлеющий язык, язык,
не рассчитанный на коммуникацию".
И может быть, именно из-за нашего косноязычия нам не удалось вовлечь
профессора в диалог. Вот если бы мы бросили свой дурацкий жаргон и
обратились к профессору на нормальном языке, просто спросили бы, как ему
удалось достичь такого совершенства, потому что здесь могла быть разгадка
главной тайны профессора, потому что, может быть, она заключалась как раз
в совершенстве языка, а вовсе не в телепатии... Да, может быть, нам
удалось бы перехитрить профессора, и если бы он объяснил нам, как этого
достичь... Нет, он не стал бы нам этого объяснять и правильно бы поступил.
Потому что мы бы первым делом изобрели глушилку.
И вот теперь профессор с его загадками, вернее, с его одной общей
загадкой, все дальше и дальше уходил от нас, и в этой ретроспективе
проявились некоторые детали, на которые в свое время никто из нас не
обратил внимания. Когда мы, приступая к работе, изучали биографию
профессора, мы были ориентированы на практические действия, и это
обстоятельство настолько определило нашу точку зрения, что из нашего
внимания выпали многие важные подробности, которые при правильно
сформулированной задаче (феномен профессора, а не его деятельность) еще
тогда стали бы ключом к разгадке многих таинственных явлений. Но в то
время мы не предполагали заняться исследовательской работой и проглядели
целый ряд фактов, именно ряд, потому что это были факты одного порядка и
они в немалой степени объясняли исключительную одаренность профессора и
даже, может быть, природу всех подобных явлений. Но мы, увлеченные