"Илья Зверев. Второе апреля (Рассказы, повести и публицистика)" - читать интересную книгу автора

прибавить к тому, что я уже понял о Смирнове. Пусть опять говорит он.
- Ах, пенсия, пенсия. Какие дубы она валила. Война не могла, самая
адовая работа не могла, а пенсия - рраз, и все!
Это легко понять. Что значит мастеру - если он в самом деле мастер --
оставить работу? Это то же самое, что аэроплану остановиться в воздухе.
Рухнет аэроплан.
(Вы только это не от себя пишите, ссылайтесь на меня. Не сердите
пенсионеров.)
Так вот, очутился я на пенсии. Что делать? Я решил не отдаваться на
самотек. И пошел к опытному пенсионеру Мише Фадееву. Это мой старый товарищ.
Мы с ним вместе лет тридцать работали, и ордена Ленина по одному Указу
получили, и в ополчение в сорок первом году в одном взводе ушли.
И я пошел к Мише, чтобы почерпнуть у него передовой опыт в новом для
меня деле. Но ничего путного я не узнал. Миша только вздыхал и расспрашивал,
что там за щенок работает на его месте. И немножко расстроился, когда я
сказал, что щенок ничего, справляется.
А потом Миша долго читал мне стихи собственного сочинения. Поэму "За
серп и за молот сражаясь". Там что-то такое рифмуется "отчизна-мать" и
"побеждать". Совсем неважные стишки. И это мне было особенно грустно, потому
что всегда все, что делал Миша, было наивысшего класса.
Что же было дальше? Пришлось жить по собственной программе. Оказалось
-- жить можно. Я записался в две библиотеки и еще накупил тысячи на полторы
художественной литературы. Мы не из тех пенсионеров, которые ничего, кроме
своей сберкнижки, не читают. Купил новый аккордеон (старый тогда украли) и
каждый два часа играл по слуху "Турецкий марш" Моцарта. На охоту ездил, пока
был сезон. Наташа была очень довольна. А в августе пятьдесят седьмого года
Московский всемирный фестиваль молодежи.
Я в фестивальные дни, как мальчишка, бегал по улицам. Общался. С
французами познакомился, с итальянскими ребятами из города Чивиттавекиа. С
чилийцами в одном автобусе проехался, научился петь "Катюшу" по-испански.
"Пор ла рибера иба Катилина". Пять часов в давке выстоял, чтобы попасть в
Зеленый театр на вечер Африки. И так далее.
Меня с детства тревожило, что ли, что мир такой огромный и разный. Я
еще весной восьмого года сбежал с велосипедного завода "Дукс". Чтобы
путешествовать. Завербовался через агентство "Гербе" (было такое в Риге) на
строительство Панамского канала. Потом брат Андрей - он на Николаевской
железной дороге работал - принес мне газетку "Эхо Австралии". Кто-то в
вагоне забыл. Ее эту газетку издавали на русском языке эмигранты в городе
Бризбейне.
Австралия, кенгуру, бумеранги. Я туда - бух - письмо: "Хочу к вам".
Ответ пришел довольно скоро. Нежно-голубой такой, прозрачный конверт, с
водяными знаками. На марке кенгуру. "Г-ну Смирнову Н.А. В собственные руки".
Письмо было короткое: условия жизни здесь очень хорошие, даже не имея
специальности, можно зарабатывать столько-то фунтов, но "без самой крайней
(три раза подчеркнуто) нужды родину не покидайте. Заклинаю вас, молодой
человек. Петр Уткин, секретарь редакции."
Я не испугался. Махнул для начала на Дальний Восток, оттуда ближе.
Шестнадцать суток тащился четвертым классом до Владивостока. Потом плавал на
"Киеве", был такой пароход добровольного флота. В Нагасаки нарочно отстал.
Жил там в бордингхаузе. А дальше Шанхай, Сингапур, мало ли что еще было. Но