"Илья Зверев. Второе апреля (Рассказы, повести и публицистика)" - читать интересную книгу автора

грустно.
Но потом наступило время, когда Савелий о подобных тонкостях и думать
забыл. Прошел слух о демобилизации. Полковник, приезжавший из округа,
намекнул майору Щукину, - мол, ожидается такое мероприятие, в порядке
борьбы за мир. Всем было ясно, что кому-кому, а Фролову, дожившему до седин
в старших лейтенантах, погон не сносить. И майорша Леля сочувственно
обнимала Марксину: "Родная вы моя, как же вы теперь будете?"
- Ничего - отвечала Марксина. - На Волге будем жить, на моей родине.
Живут же люди в гражданке. Большинство населения живет в гражданке - и
ничего.
Могло показаться, что ее это совершенно не волнует. Как раз в самые
тревожные дни она надумала послать письмо министру здравоохранения; У нее
были важные медицинские мысли.
Ночью в постели Марксина говорила мужу, печально глядевшему в потолок:
- Это дикое варварство! Понимаешь, Сава, они выпускают стрептомицин по
миллиону в бутылочке. А мы колем чаще всего двести пятьдесят тысяч или там
пятьсот тысяч. И приходится остаток выбрасывать. Представляешь, Сава?
- Представляю, - отвечал он и возвращался к своим невеселым мыслям:
как ему все-таки не везет, вот он горит даже на борьбе за мир. Он любил
армию с ее непростым умным порядком, с ее высокой задачей. Он любил своих
товарищей, может быть, больше, чем они его. Он любил свою радиостанцию. Он
только себя не очень любил. Но без армии он будет совсем никто.
- Я прямо так и пишу, - горячилась Марксина. - Это преступление.
Неужели же вам не ясно? Даже мне ясно. Ведь им, этим из медицинской
промышленности, план хочется перевыполнить. А план идет в миллиардах
кубиков, а не в количестве бутылочек. Вот они и гонят в больших дозах. Ради
своих мелких интересов такую подлость делают.
- Правильно, - рассеянно соглашался он. А может, еще пронесет,
сколько уже демобилизаций было - и обходилось.
Не пронесло. Хотя он даже гадал по газете; кто больше возбуждает дел о
разводе, мужчины или женщины? Если мужчины - пронесет, если женщины --
демобилизуют. Вышло, что мужчины (задумка была беспроигрышная). И все-таки
его демобилизовали.
До Хабаровска ехали пароходом. Оттуда восемь суток поездом, через всю
страну. Ребята с утра до вечера торчали у окон. Тайга, тайга, чернота
байкальских туннелей, вдруг зарево вполнеба: завод, еще завод и еще.
Большущий новосибирский вокзал, которым почему-то полагается восторгаться.
Когда проезжали Урал, весь вагон не спал до трех часов ночи в ожидании
славной станции Кунгур. На этой станции продают гипсовых псов, с глазами как
блюдца, гипсового Васю Теркина, играющего на гармонике, и туфельки из
горного льна, которые при желании можно повесить на стенку.
Потом, за Волгой, пошли сады. Пятилетняя девочка из соседнего купе,
родившаяся где-то на приисках за Магаданом, кричала, глядя на белоснежные
яблоньки:
- Мам-ма, мам-ма! Смотри, какая красивая тундра!
И Фроловы вдруг почувствовали, что нет худа без добра.
В Москве забросили чемоданы в гостиницу "3а сельхозвыставкой" (именно
тук ее все называли, хотя у нее было какое-то свое имя).
И кинулись в город. Город был красивый, огромный, разнообразный, и
Марксина восторгалась им, как тот мальчик, который сказал, что "Море было