"Илья Зверев. Второе апреля (Рассказы, повести и публицистика)" - читать интересную книгу автора

большое".
Сели в красивый автобус с дымчатым плексигласом вместо крыши и поехали
на экскурсию.
"Это Максим Горький - великий пролетарский писатель, за ним
Белорусский вокзал". У молодой женщины-экскурсовода был. простуженный голос.
"Это Юрий Долгорукий-основатель Москвы; обратите внимание на могучего коня,
символизирующего мощь...", "Это Николай Васильевич Гоголь. Скульптору хорошо
удалось передать оптимистический характер творчества писателя" и т. д.
Обед в ресторане "Украина". Официанты во фраках, как фокусники из
Сахалинской, облфилармонии. Какой-то эскалоп, заказанный за красивое имя.
Кусок мяса, который принесли в мисочке с серебряной крышкой. Официант
перевалил его на специально подогретую тарелочку, предварительно приложив ее
донышком к щеке. Не остыла ли. Высоченный зал с рисуночками и цацками на
потолке.
Все это было так непохоже на райцентровскую "Столовую по типу
ресторан", где подавальщицы ходили в валенках, а у входа висел в золотой
рамке "Указ об ответственности за мелкое хулиганство".
Савелий и тут, в роскошном ресторане, думал свою тяжелую думу о
будущем, а Марксина от души веселилась и держалась так, будто каждый день,
по четыре раза, ела в высотном доме.
- Это какая-то дивная сказка, - говорила Марксина о Кремле, об улице
Горького, о Третьяковской галерее, о бассейне с подсвеченной водой, о
кафе-мороженом "Космос", обо всем.
Они выполнили также всю программу, которую знающие свет провинциалы
предписывают каждому впервые едущему в Москву.
Конечно же побывали, в стереокино (потом опасливо признались друг
другу, что ничего такого особенного не заметили, только голова болела и
билеты стоили дорого). . .
Они хотели еще сходить в новый чудный Дворец съездов. Но оказалось, что
по будням там считается как Большой театр. И билеты достать невозможно --
все начисто продано на три месяца вперед...
Сава попытался пройти просто так, под честное слово, только помещение
посмотреть. Но старушки "швейцарки" и под честное слово не пустили. А одна
из них - маленькая, носатая, - даже рассердилась:
- Вы представляете, что будет, если всех пускать? Это ж цельный СССР
попрется, сто миллиенов.
- Ну и прекрасно! - запальчиво крикнула Марксина из-за Савиной спины.
-- Миллионам людей будет радость! Как вы считаете?
- А уборщицам нашим? Которым потом убирать... Им тоже радость?
... В Большой театр они так и не попали. Но, конечно, они сходили во
МХАТ. Оч-ч-чень понравилось! И, конечно, посетили ГУМ. Это действительно
чудесный магазин: в него можно войти голым и голодным, а выйти сытым и
одетым или даже не выйти, а выехать на новеньком мотоцикле. Правда, для
всего этого требовались деньги.
Деньги летели со свистом. Сто раз в день Марксина шептала у прилавков:
"Ой какая, прелесть!" И Савелий, по возможности бодро, говорил: "Купи. Нет,
обязательно купи. Действительно, очень оригинальная вещь".
И вот остался один пятисотрублевый аккредитив. Последний. На все про
все.
- Что будем делать?... - почти весело спросила Марксина.