"Илья Зверев. Второе апреля (Рассказы, повести и публицистика)" - читать интересную книгу автора

приделаны лесенки, и из окон торчали дымоходные трубы).
- Наплевать, - сказала Марксина. Ребята же не грудные.
Им дали полвагона. Сказали: через семь или восемь месяцев дадут
комнату, может быть, даже две. Как демобилизованному воину Советской Армии.
Вагон был очень хороший. Освещение электрическое, стены выложены
планками (как на генеральской даче, где Савелий чинил однажды приемник
"Фестиваль"). Даже кухонька маленькая выгорожена. Нет, честное слово,
ничего.
Как ни странно, радиостанции на атомной не было. Савелий даже
обрадовался этому обстоятельству: новая жизнь, так уж совсем новая.
Спросили, не пойдет ли в бетонщики, на высоту? Это решающая профессия. На
высоту? На высоту! Он пойдет в бетонщики. Тогда, пожалуйста, на медкомиссию.
Профессия была явно решающая. Все врачи, какие только есть на свете --
и глазник, и зубной, и хирург, и даже доктор по нервным болезням,
осматривали Савелия, выслушивали, выстукивали, крутили на кресле до
умопомрачения, а потом показывали палец и спрашивали: "Сколько?"
"Будто в космонавты берут" - с приятным удивлением думал Савелий, а в
сердце посасывало, как в сорок первом году: вот сейчас его забракуют по
какой-нибудь статье - и все, и негоден. Однако обошлось...
Когда он, стесняясь своего брюшка, поспешно одевался в амбулаторном
предбаннике, к нему подсел какой-то парень в кителе.
- Тоже матушка-пехота? - сказал он, простодушно улыбаясь. --
Артиллерия хоть арифметику знает, авиация - разные моторы. Те устроятся дай
боже. А нашему брату - в бетонщики и так далее.
Савелию не хотелось огорчать симпатичного парня, но он не умел врать.
Он сказал:
- Да нет, я радист.
- Тогда зачем? - спросил парень и с надеждой посмотрел на этого
седого дядю (а вдруг откроются какие-нибудь скрытые преимущества).
- Да так...
- Из патриотизма, - догадался парень.
- Да нет. Просто так получилось.
Это как раз был первый в жизни Савелия случай, когда не "так
получилось", а так он сам захотел, сам выбрал, сам решил. Но очень сложно
было объяснять, да и вряд ли Савелий мог бы это сделать.
Все было в нем самом. И наверное, это началось с той ночи, когда космос
ворвался в его жизнь.
Потом проходили техминимум и слушали лекции по технике безопасности.
Большая комната была сплошь оклеена одинаковыми плакатами: "Не стой под
стрелой!" Преподавал тихий прораб с лицом святого. Три дня он рассказывал,
как надо соблюдать правила безопасности на высоте. А на четвертый сказал
почти гордо: "Но гарантии быть не может. Такое наше дело. Кто застенчивый --
лучше откачнись". И Савелий подумал: "Понятно".
Тут была другая беда: вдруг оказалось, что для Марксины нет работы. В
амбулатории врачи, даже сестры, с московскими дипломами. Куда ей с какой-то
справкой краткосрочных курсов.
Это была действительно беда: он имел право что угодно делать с собой,
даже, до известной степени, с детьми, но с Марксиной... Однако думать об
отъезде он никак не мог.
И она, правда, не собиралась. Она даже купила в раймаге корыто, ведро и