"Георг Мориц Эберс. Homo sum" - читать интересную книгу автора

мила, и добра, как ангел.
- Для каждого ребенка собственная мать лучше всех матерей, -
пробормотал больной.
- А для меня моя мать была действительно лучше всех! - воскликнул
Павел. - А была ведь язычницей! У нее я, бывало, всегда находил доброе
слово, ласковый взгляд, когда отец огорчит меня жестоким упреком. Кажется,
впрочем, мало за что можно было меня похвалить. Ученье мне не давалось, а
если бы я и делал лучшие успехи в школе, все-таки я терялся бы перед братом
Аполлонием, который был на год моложе меня и который, точно играя,
справлялся с труднейшими задачами. Не было ни одной философской системы,
которой бы он не знал, и хотя никогда нельзя было заметить, чтобы он
особенно трудился, однако он был мастером во многих областях знания. Только
в двух предметах я превосходил его, в музыке и во всех атлетических
искусствах. Пока он изучал науки да отличался на диспутах, я добывал себе
венки в палестре. Но лучший ритор и мастер в словопрениях считался тогда
лучшим человеком, и отец, который сам умел блеснуть в городском совете как
пылкий и искусный оратор, считал меня за какого-то полуиспорченного невежду,
пока однажды один из ученых клиентов нашего дома не поднес ему гемму с
эпиграммою следующего содержания:
"Кто хочет видеть благороднейшие блага греческого племени, тот посети
дом Герофила, ибо там можно полюбоваться силой и красотою тела в лице
Менандра и теми же качествами духа в лице Аполлония". Эти стихи - они
составляли фигуру лиры - вскоре были в устах у всех и удовлетворили
честолюбие моего отца, который с того времени уже находил слова похвалы и в
тех случаях, когда моя четверка коней одерживала победу на ипподроме или
когда я возвращался украшенный венками с состязаний в борьбе или в пении. В
банях, в палестре и на веселых пирах проходила моя жизнь.
- Все это я знаю, - прервал его Стефан, - и часто тревожило меня
воспоминание об этом. А тебе было легко отогнать от себя эти картины?
- Сначала было трудно бороться, - вздохнул Павел, - но с некоторого
времени, как я перешел за сорок, прелести света тревожат меня все реже и
реже. Мне только надо избегать встреч с разносчиками, которые приносят в
оазис рыбу из местечка при озере и из Раиту.
Стефан взглянул вопросительно на друга; Павел же сказал:
- Да, странное дело! С кем бы я здесь ни встречался, с мужчинами или с
женщинами, на что бы ни смотрел, на море или на гору, - я никогда не думаю
об Александрии и все только помышляю о священных предметах; но как только
мне послышится запах рыбы, перед моими глазами восстает рынок и я вижу
рыбные садки и устриц...
- Канопские превосходны, - перебил его Стефан, - там делают маленькие
пирожки...
Павел провел рукою по обросшим губам и воскликнул:
- У толстого повара Филаммона на Гераклеотийской улице! Но он тотчас же
остановился и воскликнул пристыженно:
- А ведь лучше было бы, если бы я прекратил рассказ. До рассвета еще
далеко, и ты попробовал бы еще заснуть.
- Не могу, - вздохнул Стефан. - Если ты меня любишь, то докончи твою
историю.
- Но только не перебивай меня больше, - просил Павел и продолжал: - При
всей этой веселой жизни я не был счастлив, уверяю тебя. Когда я бывал один,