"Георг Мориц Эберс. Homo sum" - читать интересную книгу автора

поселилась у нас в доме, я поставил себе задачею воспроизвести это лицо так,
чтобы все обаяние, которое произвел на меня вид галлиянки, чувствовалось и
каждым, кто взглянул бы на мое произведение. Я должен был вернуться в
столицу, и там это задуманное произведение стало слагаться в более
определенные формы, и ежечасно мне приходили на ум то те, то другие
изменения и поправки в положении головы, во взгляде глаз, в выражении рта.
Но у меня все не хватало духа приняться за эту работу, Потому что
непостижимо смелой казалась мне всякая попытка воссоздать в
действительности, при помощи серой глины и бледного мрамора, мой светлый
духовный образ в таком совершенстве, чтобы готовое произведение представляло
для телесного глаза не менее того, что представлял тот образ, возникший в
тайниках моей души, для духовного ока. Но в то же время я не ленился,
получил первую награду за модели львов, и если Добрый Пастырь,
благословляющий стадо, для гробницы правителя области удался, и мастера
могли отозваться с похвалою о выражении беспредельной кротости во взоре
Спасителя, то я знаю... нет, не перебивай меня, матушка, потому что чувства
и помыслы мои были чисты, и я не богохульствую... то я знаю, что потому
только и мог воодушевить мертвый камень любовью, что сам был преисполнен ею.
Наконец, я уже не мог найти себе покоя и возвратился бы к вам, даже не
дождавшись призыва отца. И вот я опять увидел ее и нашел ее еще прекраснее
того образа, который царил в моей душе. И при этом я слышал ее голос и ее
звонкий смех, а потом... потом... ты ведь знаешь, что я узнал вчера!
Недостойная жена недостойного мужа, женщина Сирона погибла для меня, и я
попытался изгнать и образ ее из моей души, уничтожить и изгладить его; но
тщетно! И вот мало-помалу мною овладело дивное влечение к творчеству.
Поспешно расставил я лампы, взялся за глину и с горечью и с наслаждением
начал переносить на нее черту за чертою тот образ, который так глубоко
запечатлелся в моем сердце, думая, что так и именно только так могу от него
избавиться. Вот он, этот плод, который созрел в глубине души, но там, где он
так долго покоился, я чувствую теперь ужасающую пустоту, и покажется мне
удивительным, если теперь покровы, так долго и нежно облекавшие этот образ,
иссохнут и распадутся. С этим произведением связана лучшая часть моей жизни!
- Довольно! - перебила Дорофея сына, который стоял перед нею в глубоком
волнении и с дрожащими губами. - Сохрани Бог, чтобы эта личина еще погубила
твое тело и душу. Как я не терплю у себя в доме ничего нечистого, так и ты
не терпи его в твоем сердце! Дурное никогда не может быть красивым, и как бы
мило ни глядело это лицо, оно мне противно, если я подумаю, что оно, может
быть, еще милее улыбалось всякому бродяге и нищему! Если галл вернется с
нею, то я откажу им от дома, а это изображение ее я уничтожу своими руками,
если ты сам сейчас же не разобьешь его в куски!
При этих словах на глаза Дорофеи навернулись слезы.
Выслушивая сына, она почувствовала с гордостью и умилением выдающиеся
свойства и благородство его души, и мысль, что такие редкие и великие
сокровища могут пострадать или даже погибнуть из-за преступной женщины,
вывела ее из себя и наполнила ее материнское доброе сердце неудержимым
гневом.
В твердой решимости немедленно же привести в исполнение свою угрозу
подошла она к модели; но Поликарп заградил ей путь, поднял умоляющим и
удерживающим движением руки и сказал:
- Только не сейчас, не сегодня, матушка! Я прикрою ее и, право, не