"Георг Мориц Эберс. Тернистым путем (Каракалла) " - читать интересную книгу автора

- Ведь ты знаешь, - весело вскричал он, - что каждая из моих живых
возлюбленных скоро находила себе наследницу, и было бы очень странно, если
бы умершая сумела приковать меня к себе на более долгое время! Впрочем, этим
поцелуем моя история заканчивается, насколько она разыгрывалась в доме
Селевка, потому что Вереника скоро проснулась и настаивала, чтобы я
заканчивал портрет дома. На следующее утро я продолжал свою работу с помощью
Галатеи на даче в Канопусе и там слышал разные вещи относительно умершей. За
домом смотрит одна молодая женщина, и она доставляла мне все, что мне было
нужно. Ее хорошенькое личико распухло от плача, и она со слезами говорила,
что ее муж, который служит центурионом в преторианской гвардии императора,
завтра или послезавтра должен прибыть с цезарем в Александрию. Она давно не
видала его, она хочет показать ему своего ребенка, которого он еще вовсе не
знает; и, однако же, она не может радоваться, потому что вместе с ее молодою
госпожой всякая радость в ней точно погасла. Любовь, которая слышалась мне в
каждом слове жены центуриона, - заключил он, - помогала мне писать, и я мог
остаться доволен моим произведением. Портрет удался так хорошо, что я
вздумал закончить его в полном спокойствии для Селевка, а для гробницы
сделать, худо или хорошо, насколько дозволит данный мне срок, новую копию.
Ведь подобные изображения умерших пропадают в полутемных склепах, и как мало
людей, которые их видят! Поэтому нужен какой-нибудь Селевк, для того чтобы
благодаря музам привести в движение ради подобных вещей очень дорогую кисть
твоего брата! Но второй портрет имеет некоторое значение, потому что, может
быть, он будет помещен возле какой-нибудь доски, расписанной рукою Апеллеса,
и притом он должен напоминать родителям черты их потерянной дочери,
насколько это зависит от моих сил. Между тем я задумал тотчас по возвращении
домой приняться за копию при дневном свете, так как должен доставить ее -
самый поздний срок - к следующему вечеру.
Итак, я спешу в мастерскую; раб ставит закрытую полотном картину на
мольберте, между тем как я здороваюсь с моим посетителем, Филиппом, который
зажег лампу и, разумеется, принес с собою книгу. Он был так погружен в свое
чтение, что заметил меня только тогда, когда я окликнул его. Я рассказал
ему, откуда пришел и что со мною случилось, и он нашел мое приключение
оригинальным и очень интересным.
Он, как всегда, был несколько тороплив, рассеян, но вообще спокоен и
разумен. Затем он начал рассказывать мне об удивительных вещах, о которых
слышал от какого-то вновь появившегося философа, бывшего носильщика, и
только тогда, когда мой Сирус принес устрицы, так как для чего-нибудь более
существенного у меня все еще недоставало аппетита, он пожелал видеть портрет
умершей.
Тогда я указал ему на мольберт и стал следить за ним глазами, так как
чем труднее его удовлетворить, тем выше я пишу его приговор. На этот раз я
думал, что, несомненно, вправе рассчитывать на неограниченную похвалу, даже
некоторый восторг, уже по причине оригинала.
Несколько торопливым движением он сбрасывает с портрета холст; но
вместо того чтобы, как всегда, отдаться спокойному созерцанию и затем быстро
высказать меткие замечания, он отскакивает от портрета назад, точно ему в
глаза ударило ослепительное полуденное солнце. Затем, наклонившись вперед,
он неподвижными глазами смотрит на мое произведение, причем дышит прерывисто
и тяжело, точно после стремительного бега наперегонки. Безмолвно и с таким
выражением, как будто он смотрит на голову Медузы, он остается на месте; не