"Игорь Ефимов. Архивы Страшного суда" - читать интересную книгу автора

в сундук ли я ее сунула...
- А иконы никакой не нашла. Ни где Григорьевна сказала искать, ни в
других местах... Видно, побывал там кто-то уже...
- Да кому же?... Господь с тобой, запертый дом стоит всегда, в
аккурате... Племянницу с мужем однажды пускала пожить, а больше никого...
- Вот гляди: как прижму пальцем, так слабее идет, а как отпущу - сразу
хлещет. И юбку уже залило, и пальто... Видно, жилу порвало... И гвоздь такой
ржавый был - страсть...
- Если к фершалу бежать, так это шесть километров, и лошадей уже в
деревне ни у кого не осталось. А в аптеку - так и того дальше.
- Может, жгут какой наложить?
- Высоко больно. Нога там толстая, не пережать...
- А вот Григорьевна как-то говорила, что ты при случае травами лечишь.
И что заговоры старые знаешь.
Старуха разогнулась от вороха тряпок, вытащенных из сундука, обернула к
ней пропеченное солнцем лицо:
- Зачем же она на меня напраслину... Теперь за такое...
- Нет, я же ничего. Просто говорила, что раньше ты настойки всякие
делала и кровь умела заговаривать.
- То давно было.
- Я, может, Григорьевне скажу, что не пропала икона, а что в пожаре
сгорела...
- Теперь травам веры нет... Все ренгены да антиботики эти.
- ...Все лучше. Недаром же говорят, что если в огне, значит, Бог взял,
а не чужие люди...
- А что ети антиботики? Тоже ведь трава, только заплесневелая.
- Ох, голова что-то кружится...
- Так ты говоришь, ты в заговоры веришь?
- Как же не верить? Я все детство с бабкой в деревне жила. Вот
мастерица была заговаривать. За двадцать верст к ней приезжали. И от язвы
знала, и от лишая, и от грыжи, и плод могла вытравить, и сердце приворожить.
- Вспомнить, что ли, старое...
- Поспеши, Борисовна, вспомни. А то видишь - пропадаю.
- Но ты уж меня не выдавай потом, Игнатьевна.
- Да Господь с тобой - кому же я выдам?
- Ладно... Ты устрой пока ногу, а я помолюсь, чтобы Господь силу дал.
Может, и снизойдет Милостивец, ниспошлет мне, грешной...
Старуха протерла низко висевшую икону полотенцем, потом попятилась
назад, встала на колени. Не отрывая взгляда от ее склоненной спины, женщина
вытянула на лавке пораненную ногу, подсунула под нее сумку, осторожно
открыла молнию, засунула внутрь руку. Щелчок включенного магнитофона
показался ей неожиданно громким.
Но нет - старуха не услышала. Осторожно, словно боясь растерять
молитвенную сосредоточенность, размеренно крестясь, она перешла, так же
пятясь, к лавке, снова опустилась на колени. Слова молитвы начали
перемежаться то ли с причитаниями, то ли со всхлипываниями, потом стали
распадаться на отдельные слоги, утрачивать связь, сплетаться в негромкий
напев, в котором было что-то и от колыбельной, и от частушки, и от марша, с
настойчивым, но неуловимо меняющимся ритмом. Морщинистые, с неровно
обломанными, потемневшими ногтями пальцы нависали над раной, то приближаясь,