"Сергей Эфрон. Автобиография. Записки добробольца " - читать интересную книгу автора

- Слава Богу. Он мне очень не понравился. Ну, расскажите же,
расскажите!
Нетерпеливо заерзал на месте Розовый.
Василий Иванович заговорил. Он сам не ожидал этого. С ним в этот день
творилось странное. От солнца ли, или от полубессонной и бредовой ночи, но
все вокруг сегодня ему восторженно нравилось. Мастеровой, простоволосая
Маруся, бак с кипятком, стук колес, холод. Розовый, иней - все и все
казалось прекрасным.
Случилось это так. В купэ постучали. Розовый почему-то растерялся и
даже покраснел. Казалось, он ожидал появления чекистов. Василий Иванович сам
открыл задвижку, и в купэ вошла дама.
- Простите. Я думала - вы один.
- Присаживайтесь. Знакомьтесь. Начинающий ученый... Запнулся. Можно ли
произносить фамилию? И Розовый проглотил ее. А даму назвал ясно: Кульчицкая
Елена Георгиевна.
- Кульчицкая, вы конечно слышали? Наша гордость.
Василий Иванович ничего не слышал. Он видел. Видел глаза
любопытствующие, кожу смуглую, взлетевшую бровь, родинку на подбородке,
милый взъерошенный мех вокруг шеи, худобу, не простую, птичью, ласточкину.
Ласточка, почти стрела, носится, по сердцам острым крылом задевает. И
холодком от нее веет, морозом, ледяными, снежными кристаллами. Зимняя
ласточка. Каких не бывает.
Села. Улыбнулась.
- Я помешала?
- О, нет, нет, нет, мы... - Василий Иванович заторопился, - мы
говорили... - О чем?
- О... судьбах.
И вовсе они не о судьбах говорили, а говорил Розовый о себе.
- О судьбах?
Опять бровь крылом взлетела.
Ну да, о судьбах. Мы говорили о том, что человек с двумя судьбами
рождается. Одна, задуманная творцом, другая - свершающаяся в жизни. Розовый
глаза раскрыл и потер лоб недоуменно.
- И что же? - спросила дама.
- И вот для одних судьба первая, главная, остается скрытой до могилы.
Изживают они свою вторую, ненужную, суетную. А другие, меньшинство, к
тайной, скрытой, задуманной судьбе прислушиваются, чуют ее и совершают
безумства, подвиги, преступленья. Поэты, герои, убийцы, предатели...
Сверкнула золотая пломба, и смех неудержный, веселый, из самого нутра
вырвавшийся, зазвенел, оглушил и вдруг оборвался. Увидел Розовый, как
поморщилась дама и как мучительно заулыбался умолкший.
- Василий Иванович, миленький, вы не обижайтесь. Я не над вами смеялся.
То есть над вами, но не обидно. Просто увидел отчетливо, как непохожи мы.
Вот вы злодея, убийцу, предателя...
Но Василий Иванович не обиделся. Он прервал Розового. Слова рвались
наружу неуклюжие, громоздкие, не укладывающиеся рядом, торопливые.
- Вы не поняли. Не то, не то, не то хотел сказать я. В отдельных жизнях
и у народов тоже, бывает такое, когда он, человек, или - он, народ, сказать
про себя может - началось. Главное началось. До этого не жил, а
предчувствовал жизнь. До этого кануны, а теперь - свершения. До этого глаза