"Натан Эйдельман. Большой Жанно (Повесть об Иване Пущине) " - читать интересную книгу автора Единственное, в чем признаюсь вам, Евгений Иванович (и доктору отчасти
открылся), что мною овладевает порою какая-то мрачность. Я ужасно не люблю этого состояния, тем более что оно совершенно мне несвойственно и набрасывает неприятную тень на все окружающие предметы. До сих пор умел находить во всех положениях жизни - и для себя и для других - веселую мысль; теперь как-то эта способность исчезает. Надеюсь, что здесь временный туман, он должен рассеяться, иначе - тоска. И вот для пополнения оскудевших запасов легкомыслия собираюсь съездить в Москву, Тулу, Калугу, Петербург - повидать друзей, о многом важном (для нас с вами, Евгений Иванович, очень важном!) расспросить. Немец, как только мои прожекты изучил - сразу закричал, зарычал, покраснел - тут Наташа вышла из комнаты, и я ему прямо: - Да не будет со мною ничего - готов об заклад... Эскулап пуще прежнего озлился, и как заверещит: "Будет! будет с вами чего!" Я: Да выживу! Он: Помрете! Я: Бьюсь на сто рублей, что зиму протяну. Он (совсем забылся): Ставлю тысячу рублей, что месяца два осталось... И тут - испугался. Пришлось утешать его, воды предложить. - За что же, спрашиваю, за какое преступление столь малый срок даете? Он махнул рукой, пробормотал что-то, всплакнул - и Наташе, на крики как раз вернувшейся, вдруг объявляет: "Ехать можно, только чаще отдыхать и микстуру заглатывать". - Что ж, - ловлю его у выхода, - починить хворобу не умеете? подумать. Сперва по нашему каторжному правилу вспомнил: чем хуже, тем ведь лучше. Потом поискал здесь, как во всем, смешную сторону. И нашел: Как Устюшкина мать Собиралась помирать, Помереть не померла - Только время провела... Наконец, вспомнил про эту тетрадку и про Вас, мой друг. Врет доктор или не врет, а ведь и вправду дело, видно, тю-тю, и пора собираться: С богом, в дальнюю дорогу! Путь найдешь ты, слава богу. Светит месяц; ночь ясна; Чарка выпита до дна. Помните - откуда эти стихи? Из моих любимых. Тетрадища же эта будто нарочно подвернулась мне для такого случая. И ведь ни строки в нее не занес, покуда был молод, пока скакал в Кишинев, в Москву, потом на декабрь 25-го, а после засунул ее в тот самый портфель, о котором вы хорошо знаете. Совсем про нее забыл. И сколько раз те бумаги могли пропасть или подвергнуться аутодафе из страха: все же портфель государственного преступника, - но, как видно, не судьба! Горчаков, Егор Антонович, брат Миша, князь Вяземский передавали один другому, никто не |
|
|