"Натан Эйдельман. Большой Жанно (Повесть об Иване Пущине) " - читать интересную книгу автораЛечение, конечно, повод, пустяк, хотя нога моя и в самом деле требовала
починки. Дозволили же мне ехать прежде всего оттого, что просился не на запад, ближе к столицам, - но на восток. Ну и поехал. Неделя, другая - по Сибири. Хоть и "государственный преступник, находящийся на поселении", но права-то какие: на тысячи верст! Если бы я на столько же переместился к западу, сколько отъехал на восток - непременно оказался бы на Висле, или Дунае, или даже у Рейна, у Сены. Однако на этот раз моею Москвой стал Томск, моим Карлсбадом - Иркутск, а уж Берлин, Париж где-то за Байкалом. Вот пишу эти строки, а нейдет с ума отец ваш: ведь с ним тогда прощался, чтобы встретиться, - и хорошо было. Как быть! Грустно переживать друзей[2] - ведь Иван Дмитриевич Якушкин и эти сибирские дороги - вот сюжет почище любого моего! Сначала отца вашего везут в цепях за тридевять земель; потом жене не разрешают последовать за мужем; и как забыть ваше, Е. И., первое появление в Сибири, в 1853-м. Сколько толкуют теперь об 11-ти декабристках (кажется, уж и такое слово завелось), о женах, поехавших за своими - и там в Сибири жили хорошо, достойно. Все так, это было необыкновенно, но необыкновенность, так сказать, нормальная, скажу по секрету - естественная. Но вот едет к отцу сын, которого отец не видел даже новорожденным. Сыну 27 лет - и как все будет? И как все было! Ей-ей просто хоть рекомендуй властям, чтобы для общего блага впервые соединяли отца с сыном, когда молодому стукнет 27, а старшему 60... Я не верю, что отношения ваши без той нечеловеческой разлуки сложились бы лучше: ведь лучше нельзя... Впрочем, во Вселенной, вероятно, все всегда и везде было бы хорошо друг с другом - и после разлуки, и без нее, и до нее, и черт знает где еще. Однако вернемся к 1849 году. Тогда, в Иркутске, повидал многих - и Волконских, и Трубецких, - Катерину Ивановну в последний раз, как и многих других; Панову только год жизни оставался. Но не знали ведь, что больше не встретимся, не унывали. Да что говорить об унынии: возможно, не было более радостных и свободных встреч в России 1849 года, чем наши. Вот и подумал я, веселясь в Иркутске, - а надо бы навестить Горбачевского. Меня отговаривали - ведь разрешения переезжать Байкал не имею, и как бы на ретивого исправника не налететь, а он задвинет с поселения обратно в каторгу, как Лунина. Но с другой стороны, Евгений, - как же тезку не навестить? Ведь Иван Иванович Горбачевский как прибыл с нами в 1830-м в Петровский завод, так девять лет спустя там на поселении и остался; а еще через семнадцать лет на свободу вышел, и все равно в Петровском же остался, и теперь уж 28-й год засел - на днях весьма характерное послание мне прислал - вот оно: "Нечаянно и неожиданно я получил от тебя письмо с деньгами, драгоценный мой Иван Иванович! И не знаю, как выразить тебе мою благодарность, не помню, когда я читал твои письма, тем более меня радует получение твоего письма, что в моей настоящей жизни письмо - редкость, почти происшествие. Никогда, никто мне не сказал, где ты живешь, что делаешь, даже жив ли ты, но странное дело, иногда |
|
|