"Уильям Гаррисон Эйнсворт. Заговор королевы " - читать интересную книгу автора

имя найдет отклик в сердце каждого истинного шотландца. Клянусь Святым
Андреем! Вот истинно прекрасный день!
- И все-таки, - перебил Лархан, улыбаясь восторженности Огильви и
описывая круг острием своего копья, - я принужден вас отодвинуть, господа
студенты, чтобы очистить проход ректору и его свите. Подойдите, стрелки,
очистите дорогу. Позовите отряд барона д'Эпернона и виконта Жуаеза, а также
солдат его превосходительства сеньора Рене де Вилькье. Имейте терпение,
господа, вы скоро узнаете более полные подробности.
Сказав это, он удалился, а солдаты, менее снисходительные, чем их
начальник, сумели быстро отодвинуть толпу.

РЕКТОР

По мере того как стрелки продвигались вперед, выставляя по солдату
через каждые десять шагов, студенты, подаваясь назад, образовывали две
плотные стены.
Глубокая тишина водворилась в рядах зрителей. Все взоры устремились на
сводчатый вход академии, не было слышно ни одного слова. Все казались такими
же неподвижными, как статуи Филиппа Прекрасного и его супруги Жанны
Наваррской (основательницы этого заведения), стоявшие немыми свидетелями
этой сцены в своих нишах у главного входа. В это время из главной двери
выходила столь непрерывная толпа важных сановников в мантиях, что все
пространство между двумя линиями студентов было тотчас же наполнено
движущейся массой мантий и колпаков.
Во главе процессии, потрясая своим жезлом, голубой палочкой, в изобилии
усыпанной золотыми лилиями, то ставя ее на землю, то высоко подымая, шел
герольд, с поступью и улыбкой достойными Мальвилио; на его плаще виднелся
герб университета: рука, нисходящая с неба и держащая книгу, окруженная
тремя золотыми лилиями на голубом поле.
Герольд прошел, посматривая на студентов с улыбкой презрения.
Потом пошли представители всех факультетов, которые вследствие какой-то
случайности, до того перемешались между собой, что невозможно было
установить порядок шествия по старшинству.
Все по возможности спешили вперед. Медики наступали на богословов и на
художников между тем как доктора прав старались, причем довольно неучтиво,
опередить всех прочих. Это были здоровые молодцы, сгибавшиеся под тяжестью
своих серебряных палиц и одетые в мантии - черные, голубые, фиолетовые или
темно-красные, каждый цвет означал факультет, к которому принадлежал
носивший его.
За ними следовали, еще в большем беспорядке, высшие сановники
факультетов, напрасно старавшиеся соединиться и составить что-нибудь похожее
на кортеж. Ежеминутно нарушался коллегиальный этикет. Здесь рядом с
прокурором Четырех Наций в красной судейской мантии стоял доктор богословия
в своей черной одежде, опушенной горностаем, проклиная мысленно это
сближение и не скрывая своего неудовольствия по этому поводу. Там доктор
медицины в алой мантии со светло-серым шитьем получал толчки от более
поворотливого лиценциата, одетого в черное платье, окаймленное белым мехом.
Ни одна степень не была уважена. Докторов прав канонических и докторов прав
гражданских, которые при выходе находились вместе и одежда которых состояла
из алой мантии и меховой шапочки, затолкали очень неприлично, когда они