"Сергей Эйзенштейн. "Двенадцать апостолов"" - читать интересную книгу автора

кинокамеры.
Наша кинокамера, как верный пес, неотлучно при нас. Она рассчитывала
(как и мы) отдохнуть сегодня.
. Но неугомонный азарт трех катающихся заставляет ее вгрызаться в
туманы.
Туман вязнет в глазу объектива, как вата на зубах.
"Такие вещи вообще не принято снимать",-- кажется, шепчут шестерни
аппарата.
Его точку зрения поддерживает иронический смех, несущийся со встречной
лодки:
"Чудаки!"
Это над нами смеется оператор Л[евицкий], работающий тут же в Одессе по
другой картине. Его сухопарая донкихотская фигура лениво растянулась на
другой лодочке.
Выплывая и вплывая обратно в туман, словно из затемнения в затемнение,
он бросает нам на ходу ироническое пожелание успеха.
Успех оказался на нашей стороне.
Случайно схваченная и на ходу эмоционально осмысленная встреча с
туманами, подбор деталей, абрисы кадров тут же собираются в материал
траурных пластических аккордов, чьи взаимные хитроумные монтажные сплетения
сложатся позже, уже на монтажном столе, в траурную симфонию памяти
Вакулинчука.
Во всей картине это оказалось самой дешевой съемкой: за прокат лодки
для поездки по бухте уплачено всего 3 р [уб.150] к [оп.]
* * *
Третьей находкой на месте была сама Одесская лестница.
Я считаю, что и природа, и обстановка, и декорация к моменту съемки, и
сам заснятый материал к моменту монтажа часто бывают умнее автора и
режиссера.
Суметь расслышать и понять то, что подсказывает "натура" или
непредвиденные точки в зачатой вашими замыслами декорации.
Суметь вслушаться в то, о чем, слагаясь, говорят монтажные куски,
сцены, живущие на экране своей собственной пластической жизнью, иногда
далеко за рамками породившей их выдумки,-- великое благо и великое
искусство...
Но это требует чрезвычайной точности общего творческого намерения для
определенной сцены или фазы кинопроизведения. Вместе с этим нужно обладать
не меньшей эластичностью в выборе частных средств воплощения замысла.
Надо быть достаточно педантичным, чтобы совершенно точно знать природу
желаемого "звучания", и не менее свободомыслящим, чтобы не отказаться от,
может быть, заранее непредвиденных объектов и средств, которые способны
воплотить это звучание.
В режиссерских записях значится точный градус акцента, которым
обрывается через выстрел с броненосца,, расстрел на Одесской лестнице.
Есть и наметка средств - служебный черновой вариант.
Случай приводит решение более острое и сильное, но в том же ключе, н
случайное врастает в тело фильма неотъемлемой закономерностью.
В режиссерских записях лежат десятки страниц разработок траура по
Вакулинчуку, решенных на медленно движущихся деталях порта.
Но через порт задумчиво проплывают детали случайного туманного дня, их